Мэри, или Танцы на лезвии
Шрифт:
– А... вы кто? Ну, в смысле – почему тут? – Я немного осмелела, поняв, что товарищ по несчастью не собирается меня притеснять.
Анатолий Петрович вздохнул:
– Денег я должен хозяину здешнему.
– Так что ж не отдадите?
– А нечего отдать. Все, что мог, отдал и продал, а долг покрыть не хватило. Хорошо еще, семьи нет у меня, а то б вообще... А так – ну, убьют, хоть плакать некому будет.
То, что человек так спокойно говорит о возможной развязке, поразило меня. Как это – сидеть и покорно ждать смерти? Неужели нельзя попробовать что-то сделать, ведь
– А ты иди во-о-он к тому окошечку, встань на ящик да и выгляни на улицу. Иди-иди, не бойся.
Я послушно прошла в указанном направлении, взобралась на ящик и выглянула в маленькое, почти слепое окошко. Но и его хватило мне, чтобы в ужасе отшатнуться и свалиться с ящика – прямо на меня с той стороны стекла глянула огромная оскаленная морда дымчато-серого алабая. Судя по лаю, он там был не один...
– Ну, как? Побежим? – усмехнулся Анатолий Петрович, наблюдая, как я рассматриваю джинсы, разорвавшиеся на бедре при падении.
– Ужас какой... И что же – они так и бродят без привязи?
– Почему же? Днем их привязывают, а на ночь отпускают. Это просто охрана решила тебя сразу напугать, чтоб соблазна не было.
– Удалось, – пробормотала я, стараясь не заплакать.
Ситуация рисовалась мне исключительно в черных красках. Выбраться отсюда самостоятельно я не смогу, а на помощь Кости рассчитывать... Как можно рассчитывать на человека, к которому не хочешь иметь отношения?
...Ночь мы с Анатолием Петровичем скоротали, тесно прижавшись друг к другу. Я преодолела чувство брезгливости – собственно, мой вид тоже был далек от идеального, а одежда вымокла и пахла ничуть не лучше, чем у моего товарища по несчастью. Зато вдвоем не так холодно...
Анатолий Петрович больше не спрашивал, как и за что я оказалась в подвале, да и вряд ли я могла ответить что-то вразумительное. Поспать не удалось – всю ночь во дворе лаяли собаки, то и дело раздавался рев автомобильных двигателей, громкий хохот каких-то людей. Я всякий раз вздрагивала и открывала глаза, а Анатолий Петрович сонно поглаживал меня по голове и бормотал: «Ну-ну, успокойся...» Так делал отец, правда, давно, когда еще не пил так, как сейчас...
Утро ознаменовалось скрипом двери и криком:
– Слышь, красотка, выходи давай, приехал твой!
Кто – мой, я не сразу поняла, успев забыться беспокойным предутренним сном, но вскочила на ноги, решив, что речь о Максе. И, только оглядевшись по сторонам, вспомнила, где я и кто мог за мной приехать. Черт возьми, да ладно – пусть Костя, пусть хоть кто угодно, лишь бы выбраться, вырваться отсюда.
Это действительно был Костя. Он курил, стоя спиной к тому месту, откуда вывели меня, и по его напряженной позе я поняла, что он нервничает. Обернувшись на звук шагов, он отбросил окурок, кинулся ко мне и прижал к груди. Я не сопротивлялась, только почему-то подумала, что сейчас испачкаю его голубую джинсовую рубашку. Костя чуть отстранился, заглянул мне в лицо и спросил таким озабоченным тоном,
– Машенька, ты в порядке? Они не тронули тебя? – И когда я отрицательно покачала головой, он перевел дыхание, прижался губами к моим волосам и пробормотал что-то по-армянски.
– Ну все, ара, забирай телку, – раздался голос Гавроша, и я ощутила всем телом, как напрягся Костя. – Надо было сразу по-грамотному – и не пришлось бы девочке ночевать в дерьме.
– Ты повел себя как шакал, – процедил Костя. – Мужчины так не поступают.
– А ты по-доброму не захотел, ара. Зачем хорошего человека обидел да еще и отказался вернуть то, что должен?
– Не играешь – не садись, слыхал? А карточный долг – святое. Я взял свое – то, что выиграл, а этот ишак кинулся к тебе защиты искать. Ладно, пусть подавится своими бабками. Но ты смотри, Гаврош, насчет девушки я предупредил.
В ответ раздался только хохот – Гаврош демонстративно повернулся спиной и пошел в сторону дома, насвистывая. Нас же проводили до ворот, где ждали Костины охранники.
– Машенька, ты не бойся, больше никто тебя не тронет, – ласково уговаривал Костя, сидя в машине и осторожно прижимая меня к себе. – Сейчас домой приедем, отдохнешь, поспишь...
Я не совсем понимала, куда меня везут, что говорит сидящий рядом человек, что вообще происходит. Состояние шока не покинуло меня даже в тот момент, когда машина остановилась возле одноподъездной девятиэтажки в центре города, и Костя помог мне выйти. Я безропотно шла за ним, с трудом передвигая ноги и стараясь удержаться в сознании. Охранники открыли дверь ключом, вошли в квартиру первыми, и только потом Костя аккуратно, словно я стеклянная, ввел меня в просторную прихожую.
– Свободны, – бросил он охране, и те, словно по волшебству, испарились.
Мы остались вдвоем. Костя засуетился, провел меня в большую светлую комнату, обставленную белой кожаной мебелью, попытался усадить на диван, но я не дала, понимая, что испорчу обивку. Ноги вдруг отказались держать меня, и я опустилась на пол, неловко облокотившись спиной о подлокотник стоявшего рядом кресла.
– Машенька, да что же ты – на пол? – ужаснулся Костя, пытаясь поднять меня, но я уперлась и прохрипела:
– Джинсы... грязные...
– Что? – не сразу понял он, а потом, переведя взгляд с моего лица ниже, как будто только что заметил, в каком плачевном состоянии находится одежда. – А, это... Ерунда, Машенька, все такая ерунда по сравнению с тем, что ты жива-здорова – и со мной. Может, в ванную хочешь? Я сейчас, ты посиди минуточку, я быстро...
Он вышел из комнаты, и вскоре я услышала, как где-то зашумела вода. У меня не было сил встать, не хотелось разговаривать, думать о чем-то – хотелось лечь и уснуть, чтобы потом все произошедшее показалось лишь дурным сном. Вернулся Костя, помог подняться, проводил в огромную ванную, где наполнялась пеной большая белоснежная «ракушка», из стен которой били тугие водяные струи. Рядом на стуле лежали банный халат и полотенце.
– Не стесняйся, Машенька, я выйду, а ты тут полежи, отдохни, расслабься. А то, может, коньячку, а?