Мэрилин Монро. Жизнь и смерть секс-символа Америки
Шрифт:
Однажды Джонни сказал, что они, живая Мэрилин и книжная Грушенька, чем-то очень схожи. И даже обронил — всерьез или нет, неизвестно, — что Монро вполне подошла бы роль в экранизации романа Достоевского, которую как раз планировала снимать "Metro-Goldwyn-Мауег". С тех пор Мэрилин бредила этим фильмом и мысленно проигрывала все сцены, в которых появлялась Грушенька. "Братьев Карамазовых" она выучила чуть ли не наизусть. "Это была самая трогательная история из всего, что я когда-либо читала или слышала", — вспоминала Мэрилин. О своей мечте она прожужжала уши Наташе. Та охлаждала ее пыл: да, американская экранизация могла бы получиться
Еще бы! Ведь в разговоре упоминался ненавистный Хайд!
Джонни преобразил Мэрилин даже внешне. Он уговорил ее решиться на пару пластических операций, и хирурги убрали ей горбинку с кончика носа и придали подбородку более плавную и округлую форму.
Когда Хайд и Монро познакомились, на студии "United Artists" готовился к производству фильм с участием братьев Маркс. Это было последнее появление на киноэкране знаменитых комиков — как и все предыдущие их фильмы, незатейливая комедия положений с множеством трюков и потасовок. Джонни добился для Мэрилин роли в этой картине, называвшейся "Счастливая любовь", причем роль для молодой актрисы была написана на ходу, в последний момент. Сцена с Мэрилин длилась около минуты. В финале герой Граучо Маркса, частный детектив Груньон, слышит стук в дверь своего кабинета и впускает соблазнительную блондинку в открытом платье и с чувственной походкой. "Чем могу служить?" — спрашивает детектив и добавляет "в сторону": "Какой дурацкий вопрос!" Мэрилин кладет ему руку на плечо: "Мистер Груньон, я хочу, чтобы вы мне помогли". — "А в чем, собственно, дело?" — "Какие-то мужчины постоянно преследуют меня". Гримасы остолбеневшего Граучо убеждают посетительницу, что помощи от него ждать нечего, и она разворачивается к выходу "В самом деле? — наконец изрекает Граучо, глядя на зазывно вихляющийся зад Мэрилин. — Не пойму, почему бы это!"
Если вспомнить о прогрессировавшей с годами мании преследования Мэрилин Монро, вторая из двух ее реплик в забавном фарсе братьев Маркс приобретает довольно зловещий смысл, никем, конечно, не подразумевавшийся…
Пробу на эту крохотную роль Монро подробно описала в "Моей истории".
"Я пришла в павильон и нашла продюсера Лестера Кована. Это был невысокий мужчина с темными печальными глазами. Он представил меня Граучо и Харпо. Я как бы встретила знакомых персонажей из детских стишков "Матушки Гусыни". И вот они были передо мной — с веселыми и безумными физиономиями, точно как и в их фильмах. Оба они улыбались мне во весь рот, словно я сладкий пончик.
— Эта молодая леди для сцены в конторе, — объяснил мистер Кован.
Граучо оглядел меня в глубоком раздумье.
— А ну-ка пройдись! — потребовал он.
Я кивнула.
— Я имею в виду — пройдись не как моя старая тетушка Ципа, — объяснил Граучо. — В этой сцене молодая девушка должна пройти мимо меня так, чтобы мое старческое либидо вспыхнуло молодым пламенем и чтобы у меня буквально дым пошел из ушей.
Харпо гуднул в рожок, прикрепленный к концу его трости, и подмигнул мне.
Я прошлась, как просил Граучо.
— Исключительно хорошо выполнено, — похвалил он.
Харпо гуднул в рожок три раза, потом вложил два пальца в рот и лихо свистнул.
— Пройдись еще раз, — сказал мистер Кован.
Я прошлась туда и обратно
— Это Мэй Вест, Теда Бара и Бо Пип, вместе взятые, — сказал Граучо. — Мы снимем эту сцену завтра утром. Приходи пораньше.
— И не вздумай прохаживаться таким образом по улицам без охраны, — добавил Харпо".
Спустя несколько дней "королева сплетен" Луэлла Парсонс впервые упомянула имя Мэрилин Монро в своей колонке светской хроники.
Съемки закончились в феврале, на лето был намечен рекламный тур "Счастливой любви" по городам США, а пока что Мэрилин оставалась бы предоставленной себе, если бы не ее строгие опекуны Наташа Лайтес и Джонни Хайд. Оба они настаивали, чтобы Мэрилин не прерывала учебы.
Хайд, по словам Монро, "носился как угорелый по всем студиям".
"Ведь я была не только его клиенткой или даже его возлюбленной. Я была его личной "миссией"", — совершенно справедливо полагала Мэрилин.
Учитывая его репутацию в мире кино, он, вероятно, мог бы разговаривать с продюсерами с позиций силы, но понимал, что, действуя нахраписто, скорее всего, окажет подруге медвежью услугу. Он считал, что его подопечную недооценивают, и говорил Мэрилин: "Мне смешно, когда я думаю, как они ошибаются и как они будут кусать себе локти. И это время придет очень скоро". Но Джонни хотелось, чтобы, когда к Мэрилин придет успех, никто не сомневался, что он заслужен ею честно, а не добыт благодаря деньгам или влиянию "папочки"-покровителя.
Он разработал целую стратегию, и в рамках этой стратегии Мэрилин должна была использовать любую возможность "засветиться", не отказываться от фотосессий и участия в каких-нибудь дурацких телерекламах.
"Если ты неудачница в Голливуде — это все равно что подыхать от голода на пороге банкетного зала, где запах телятины сводит тебя с ума", — сетовала Мэрилин, вспоминая то время. Молодой женщине вечно не хватало денег на карманные расходы, потому что тратила она их не раздумывая, но "подохнуть с голоду" Джонни Хайд ей, разумеется, не дал бы.
Поэтому очевидно, что позировать обнаженной Тому Келли — тому самому, что выручил ее пятью долларами после аварии на бульваре Сансет, — Мэрилин согласилась, что бы она потом ни плела журналистам, не из-за нужды.
Хотя вряд ли и с подачи Хайда — трудно предположить, чтобы этот стреляный волк захотел бы, чтобы его протеже привлекла к себе внимание настолько экстравагантным способом.
Начиналось все вполне невинно. В мае 1949 года Мэрилин, найдя в старой сумочке визитную карточку Тома, позвонила ему, и тот пригласил ее сфотографироваться для рекламы пива. Плакат, на котором она была запечатлена в купальнике и с большим надувным мячом в руках, попался на глаза чикагскому производителю календарей. Он предложил Келли выгодный заказ. И Том уговорил Мэрилин раздеться перед объективом — о, всего несколько кадров, сдержанных и целомудренных, никакой вульгарности!
Мэрилин подписала договор, дающий Келли право на использование снимков, "полупсевдонимом": Мона Монро. Фотосессия, на которой Тому ассистировала его жена Натали, продолжалась два часа. Пол и стены ателье задрапировали алым бархатом. Под джаз, льющийся с патефонной пластинки, Том снимал свою модель с примерно 10-метровой высоты, устроившись на лестнице.
"Все было очень просто… и холодно!" — вспоминала Монро.
Тому за работу заплатили 500 долларов, из которых Мэрилин перепало только 50.