Мэрилин Монро

Спото Дональд

В 1903 году Отис и Делла пришли к выводу, что ничуть не худшую и даже лучшую работу в сфере транспорта ему можно найти в Лос-Анджелесе, где постоянно росло количество трамвайных, троллейбусных и железнодорожных вагонов, необходимых для того, чтобы связать друг с другом различные районы этого быстро разраставшегося города. Весной они перебрались в Калифорнию. Там супруги сняли маленький домишко с одной спальней на Западной тридцать седьмой улице, в центре южной части города, и Отис приступил к работе на железной дороге, принадлежащей фирме «Пасифик электрик». Имея теперь на содержании жену и дочурку, он полностью забросил свои давние мечтания о том, чтобы рисовать акварели на борту жилой баржи, заякоренной где-нибудь на Сене.

В 1905 году Делла родила мальчика, которому дали имя Марион Отис Элмер, и семье понадобилось большее помещение. Из домашних записей вытекает, что на протяжении нескольких последующих лет они вели настоящую кочевую жизнь и в период с 1903 по 1909 год сменили по меньшей мере одиннадцать арендованных меблированных домов или квартир. Хотя

Глэдис и Марион не испытывали особых нехваток и не страдали от бедности, все равно при таком отсутствии всякой стабильности и с таким малым количеством вещей, которые дети могли бы признавать своими, малыши росли в атмосфере постоянных перемен и беспокойства. Все время сидя на чемоданах, они, как когда-то и сама Делла, не располагали достаточным количеством возможностей к тому, чтобы завязывать и налаживать прочные, длительные дружеские отношения. Вдобавок Отис частенько не возвращался домой ночевать, а когда Делла начинала выспрашивать, где он был, тот в ответ клялся и божился, что ровным счетом ничего не помнит. Поскольку мужу периодически случалось сильно выпивать, Делла вовсе не удивлялась, что его настолько подводит память. Словом, 1907 год стал для Отиса и Деллы Монро периодом тяжких испытаний.

В следующем, 1908 году как здоровье, так и поведение Отиса, которому был сорок один год, ухудшалось в темпе, вызывавшем среди окружающих обоснованную тревогу. У него отказывала память, нередко он отвечал невпопад; кроме того, Отис страдал сильнейшими головными болями и — что было для него совершенно нетипичным — стал совсем неопрятным. Его прежние припадки бешенства, доводившие, бывало, Деллу и детишек до состояния форменного ужаса и отчаяния, прекратились, но зато теперь он впадал в истерию с приступами плача, сопровождавшимися сильной дрожью конечностей. По крайней мере однажды их шестилетней дочурке Глэдис пришлось со страху на два дня перебраться к соседям.

Летом 1908 года Отиса наполовину парализовало. Осенью, после того как он поступил в штатную больницу для малоимущих жителей Южной Калифорнии, расположенную в городке Пэттон, округ Сан-Бернардино, ему поставили диагноз; выяснилось, что он страдает прогрессивным параличом, который представляет собой последнюю стадию сифилиса нервной системы, иногда называемого сифилисом головного мозга. Это заболевание было известно в западных странах уже в течение по меньшей мере двух столетий, но первый эффективный способ его лечения препаратами мышьяка, в частности с применением лекарства под названием сальварсан, был разработан немецким врачом, бактериологом и биохимиком Паулем Эрлихом лишь в 1908 году ^[1] — к сожалению, слишком поздно, чтобы Отис мог им воспользоваться.

1

Немецкий бактериолог и нобелевский лауреат (1908 год, вместе с российским микробиологом Ильей Мечниковым), прославившийся исследованиями иммунной системы человека и внедрением метода лечения сифилиса с помощью органического соединения мышьяка — сальварсана. — Здесь и далее, кроме оговоренных случаев, примечания переводчика.

По истечении трех месяцев Делла была не в состоянии выносить визиты к мужу: он стал совершенно безумным, да и внешне изменился до неузнаваемости; кроме того, она нашла себе постоянную работу в качестве прислуги, благодаря чему могла зарабатывать на содержание детей. Через девять месяцев, 22 июля 1909 года, Отис скончался в возрасте сорока трех лет, так и не поднявшись с больничной койки.

Делла была потрясена молниеносным ухудшением состояния мужа, имевшим катастрофические последствия для его разума. Она сказала детям, что их отец сошел с ума и умер как душевнобольной — быть может, от пьянства, а возможно, из-за плохого поведения. Однако медицинская карта с историей болезни, возвращенная Делле после смерти мужа и в течение многих десятилетий хранившаяся в семейных бумагах, ясно доказывает, что Огис Элмер Монро умер от заболевания органического (а не психического) происхождения. Слабоумие, или, выражаясь по-медицински, деменция, явилась у него лишь следствием случившегося общесистемного заболевания, а вовсе не результатом генетической предрасположенности. Более того, один из лечащих врачей полагал, что имевшая у него место разновидность сифилиса относилась к так называемому эндемическому типу — иными словами, это означало, что смертоносные бледные трепонемы, или спирохеты, попали в его организм не посредством полового акта, а в итоге тех катастрофически негигиеничных условий, в которых ему довелось работать в Мексике, где везде роились всевозможные бактерии, микробы и прочая нечисть. (Отметим, что в 1880—1910 годах количество заболеваний сифилисом в Мексике было настолько велико, что эта болезнь по существу носила характер эпидемии — хотя ее разновидности там и не всегда четко дифференцировались.) Делла, Глэдис и Марион Монро ошибочно считали, что их муж и отец умер по причине безумия, в то время как фактически Отиса убила инфекция, которая напрочь уничтожила его мозговые ткани.

Трудно сказать, каким образом известие о кончине отца отразилось на семилетней Глэдис и четырехлетнем Марионе, но на их поведение наверняка оказал влияние пример матери. Поначалу Делла изображала тихую, глубокую печаль, добросовестно трудилась и вместе с детьми посещала одну из расположенных невдалеке протестантских церквей, «чтобы помолиться

за собственную душу». Однако, если не принимать во внимание эпизодические приступы скорбной тоски, Делла по-прежнему, как и в пору молодости, была полна живости и беспокойства — в конце концов, ей ведь было всего лишь тридцать три года. Уже в 1910 году она принимала в своем доме, расположенном на Боулдер-стрит, 2440, различных холостяков и вдовцов, которые потенциально подходили на роль ее мужа. Глэдис, которая всегда считалась бойкой и экстравертивной [2] девочкой, не без оснований думала, что вскоре у нее появится новый папа. «Мама любила мужчин, — вспоминала она позднее, — а мы хотели иметь отца».

2

Обращенный вовне; психологическая характеристика личности, нацеленной на внешний мир и на деятельность в нем.

Этого детям пришлось ожидать два года, в течение которых Делла несколько раз обручалась (или притворялась, что это произошло), прежде чем решилась наконец окончательно остановиться на новом избраннике. А 7 марта 1912 года в возрасте тридцати пяти лет она вышла замуж за двадцатидевятилетнего Лайла Артура Грейвса, сравнительно недавно приехавшего в Калифорнию из городка Грин-Бэй в штате Висконсин, — серьезного и застенчивого мужчину, который работал вместе с Отисом в фирме «Пасифик электрик» и сейчас состоял на железной дороге в должности старшего стрелочника. Новая семья переехала в дом Грейвса на Южной Хилл-стрит, 324 1/2, — в квартале, позднее ставшем частью того района, где сконцентрировалась основная часть административных учреждений Лос-Анджелеса.

Понадобилось немного времени, чтобы Делла отдала себе отчет в совершенной ею ошибке. Лайл тоже оказался любителем крепко выпить — именно это она утверждала, когда по истечении всего только восьми месяцев после свадьбы забрала детей и переехала на постоянное жительство в отель. Месяц спустя, на Рождество 1912 года, она вернулась к Грейвсу — это случилось совершенно явным образом, потому что женщина не располагала средствами к существованию. Однако, невзирая на многочисленные подарки, которые Лайл щедро разложил под елочкой для детей, а также на то, что он переписал на Деллу право распоряжаться его заработной платой, примирение продлилось недолго. Через пять месяцев, ровно в тот день, когда Глэдис исполнилось одиннадцать лет, Делла снова — и уже навсегда — оставила мужа. 17 января 1914 года она получила развод, обвинив супруга в «пренебрежении обязанностями по содержанию семьи, разгульной жизни и постоянном злоупотреблении спиртными напитками».

Делле по собственному опыту было отлично знакомо нестабильное, неспокойное детство (ее родители развелись, когда ей только-только исполнилось тринадцать лет). Однако, хотя эта женщина ожидала от взрослой жизни чего-то большего, нежели выпало на ее долю в детстве, она все же оказалась не в состоянии создать настоящий дом ни себе, ни детям: можно сказать совершенно буквально, что в мире не было такого места, которое те могли бы назвать своим настоящим домом.

Наиболее обиженной чувствовала себя Глэдис: ее отец умер при таинственных обстоятельствах после какой-то странной и страшной болезни, причем мать после этого вполне мило принимала других мужчин, а потом отправляла их ни с чем; джентльмены приходили в гости и уходили; Грейвс стал ей новым отцом всего лишь на парочку месяцев, затем перестал им быть, потом опять стал, а позднее исчез из их жизни насовсем. Для Глэдис, вступавшей тогда как раз в пору зрелой юности, мужчины представлялись постоянно сменяющимися заезжими гостями, на которых нельзя было положиться; одновременно поведение матери заставляло ее предполагать, что мужчины каким-то образом все-таки необходимы женщине для жизни. Что касается Деллы, го она по-прежнему продолжала прекрасно развлекаться в мужской компании, в которой эта дама действительно нуждалась. Таким образом, ее подрастающая дочь получала извне весьма специфические сигналы и указания по поводу супружества, семьи и родительских обязанностей.

Ближе к концу 1916 года Делла вместе с детьми сняла комнату в пансионате на Вестминстер-авеню, 26, — в районе под названием Венеция, располагавшемся на берегу Тихого океана к югу от Санта-Моники, в двух десятках километров от центра Лос-Анджелеса. Калифорнийская Венеция была запроектирована Эбботом Кинни (который заработал изрядное состояние на производстве сигарет из сладковатого сорта табака) таким образом, чтобы по возможности напоминать свой всемирно знаменитый итальянский прообраз.

Кинни нанес на листы ватмана романтические каналы с переброшенными через них живописными мостами и мостиками, которые соединяли улицы между собой, а также задумал множество пляжей и захотел разместить магазины в домах, находившихся на обсаженных цветами берегах. Строительство лагун и небольших вилл было начато в 1904 году, а в следующем году каналы уже наполнялись водой. Кинни сумел убедить владельцев магазинов, отелей и ресторанов, чтобы те строили свои сооружения в стиле венецианского ренессанса, и для создания пущего дополнительного эффекта выписал из Италии гондольеров в количестве двадцати четырех человек, которые привезли с собой подходящий репертуар тамошних песен-баркарол, а также стихотворных текстов к ним. На протяжении первых двух десятилетий двадцатого века эту новую Венецию называли тихоокеанским островом Игр, а в 1925 году ее включили в границы метрополии Лос-Анджелеса. Делла когда-то в молодости любила посещать это место, а сейчас выбрала его в качестве дома для себя и детей.