Мерлин
Шрифт:
— Нет, Мирддин-прибыток, — радостно успокоил Элак. — Люди-большие скоро кончат искать. Скоро уйдут.
— Нет. — Я вскочил на ноги. — Они мне фейн-братья, родители. Они никогда не бросят искать дитя-прибыток. Никогда!
Их представления о времени были очень неопределенными. Мысль о нескончаемом действии оказалась выше их разумения. Вриса только покачала головой:
— Не знаю такого. Ты теперь фейн. Дар Сокольему народу от Родителей.
Я согласился, но сдаваться не стал.
— Да, я ваш дар. Но я должен поблагодарить фейн-братьев,
Это они поняли — кто же не хочет стать человеком Сокола? Любой будет безмерно благодарен за эту честь и непременно захочет выразить свою признательность. Да, они понимали, что я захочу сказать «спасибо» бывшим фейн-братьям.
Более того, они увидели в этом знак моего взросления.
— Это хорошо, Мирдцин-брат. Завтра поблагодаришь Родителей.
— И фейн-братьев, — не отступался я.
— Как же ты их отблагодаришь? — с подозрением спросила Вриса. Она учуяла подвох, ее темные глаза настороженно сузились.
Надо было отвечать с видом полнейшей невинности, иначе она отказала бы наотрез.
— Я верну им одежду.
Это тоже звучало понятно. Людям, не умеющим прясть, не знающим утка и основы, тканая одежда представлялась огромной ценностью. Врисе было жалко упускать из рук одежду-прибыток, но она понимала мое желание: если невозможно вернуть меня, прежний фейн будет рад получить в утешение такое хорошее платье.
— Элак, — сказала она наконец, — Мирддин-брат пойдет с тобой завтра к костру людей-больших.
Я улыбнулся. Понятно было, что сейчас я больше ничего от них не добьюсь.
— Спасибо, Вриса-вождь. Спасибо, фейн-родичи.
Они тоже заулыбались и весело защебетали, а я стал обдумывать план побега.
Их было четверо в кривой балке. Я издалека узнал наших дружинников. Они разбили лагерь у ручья, и мерцающий свет костра отражался в бегущей воде. Судя по всему, они спали, потому что солнце еще не показалось из-за восточных холмов.
Мы затаились на каменном козырьке выше по склону.
— Теперь я спущусь к фейн-братьям, — сказал я Элаку.
— Мы идем с тобой. — Он указал на Ноло и Тейрна.
— Нет, я пойду один. — Я старался говорить твердо, как Герн-и-фейн.
Он смущенно взглянул на меня, потом покачал головой.
— Вриса-вождь сказала, ты не вернешься.
В этом и состоял мой план. Элак покачал головой и встал рядом со мной. Руку он положил мне на плечо.
— Мы пойдем с тобой, Мирддин-брат, не то люди большие возьмут дитя-прибыток назад.
Теперь я все видел ясно, хотя и несколько запоздало. Если мы спустимся вместе, быть стычке. Воины Эльфина ни за что не отпустят Подземных жителей вместе со мной. Они попытаются меня отбить и скорее всего полягут под стрелами раньше, чем успеют обнажить меч. Возможно, погибнет и кто-то из малышей. Этого допускать нельзя. Моя свобода не стоит жизни тех, кого я зову друзьями.
Что же теперь делать?
— Нет. — Я сложил руки на
— Почему? — Элак в изумлении вылупил на меня глаза.
— Иди ты.
Он сел рядом со мной. Ноло нахмурился и протянул мне руку.
— Она-вождь говорит, мужья идут с тобой. Не то люди-большие не отпустят дитя-прибыток.
— Братья-большие не поймут. Они убьют фейн-братьев, думая, что спасают фейн-брата.
Элака это убедило. Он мрачно кивнул, зная, как непонятливы бывают люди-большие.
— Народ Сокола не боится людей-болыиих, — напыжился Ноло.
— Я не хочу, чтоб убили моих фейн-братьев. Это очень огорчит Мирддин-брата. Очень огорчит фейн. — Я воззвал к Элаку. — Иди ты, Элак. Отнеси мое платье братьям-большим. — Я указал на груду одежды.
Он подумал и согласился. Я как можно аккуратнее сложил плащ, штаны и рубаху, лихорадочно думая, как передать послание, чтоб его не истолковали превратно. В конце-концов я снял сыромятный ремень и перевязал им сверток.
Одежду мои близкие узнают, но надо еще как-то показать, что я в безопасности. Я огляделся.
— Тейрн, дай-ка стрелу. — Я протянул руку.
Конечно, перо и пергамент пришлись бы более кстати, но Подземным жителям эти вещи так же неведомы, как перец и притирания. Они не доверяют писанине — свидетельство их мудрости.
Тейрн вытащил стрелу. У Подземных жителей это короткая тростина с кремневым наконечником и оперением из черных вороновых перьев, бьющая без промаха; их меткость вошла в легенду. Северные племена боятся нестрашных на вид стрел и верной руки лучника.
Я переломил стрелу пополам и подсунул обломки под пояс, в последний миг по наитию снял с плаща пряжку с волком и протянул сверток Элаку.
— Отнеси это в лагерь людям-большим.
Он взглянул на сверток, затем на разбитый внизу бивуак.
— Луг-Солнце встает, — сказал я. — Иди, пока люди-большие не проснулись.
Он быстро кивнул.
— Они меня не увидят. — С этими словами он слез с козырька и пропал. Через несколько секунд он уже мчался к костру. Тихо и незаметно, словно тень, Элак проник в спящий лагерь и с характерной для него бесшабашной отвагой ловко уложил сверток рядом с головой одного из спящих.
Он успел вовремя взобраться на козырек, и мы тут же тронулись к землянке. Мне стоило огромных усилий не обернуться.
Оставалось надеяться, что аккуратно сложенные и оставленные среди лагеря вещи дадут понять: я жив и знаю, где дружинники, но сам к ним прийти не могу. Все говорило за то, что мое послание прочтут неправильно, но я положился на Всевышнего и надеялся, что хуже не станет.
Что-то изменилось во мне в этот день. Пожертвовав одеждой, я как бы отринул мысль о побеге. И, интересное дело, на душе стало легче. Хотя порой накатывала тоска, я, кажется, тоже поверил, что попал в Племя Сокола не без какой-то цели. С этого дня я уже не мечтал убежать и постепенно смирился с пленом.