Мероприятие два дробь одиннадцать

Щепетнев Василий Павлович

— Изба-читальня. Тут и смотреть нечего, — Федот пошел было дальше, но уполномоченный удержал.

— Зайдем, проверим.

Шаткий, узкий столик, несколько газет, брошюрки.

— Каждому колхознику в руки — книгу! — прочитал Федот плакат на стене. Бородатый мужик с умильной улыбкой углубился в толстенный том на фоне золотой стены хлебов.

На тумбочке в углу — граммофон.

— Шикарно живут! — подскочил к нему Федот, крутанул рукоять. — Пружина лопнула. Какую граммофонию сломали… — разочарованно

протянул он.

— Газеты несвежие, — уполномоченный склонился над столом.

— Ну, а так? — Федот пальцем раскрутил диск, положил на пластинку адаптер. Голос визгливый, петрушечный, перешел в певучий женский и, забасив, умолк.

— А мы его этак! — он прокрутил диск в обратную сторону. Отрывистая тарабарщина ревела из трубы, всхлипывала музыка, а он слушал, склонив, голову на бок, пока диск не остановился.

— Журнал посещений три недели не ведется, — Игорь Иванович захлопнул амбарную книгу. — Попрятались все. что ли? Непонятно.

— Так уж и попрятались, — Федот поднял за уголок брошюрку. — «Агротехнические указания по возделыванию сахарной свеклы». Надо же. И свекла без указаний не вырастет.

— А где же все?

Федот разжал пальцы, и брошюра с шелестом упала на пол.

— Где, где… Там, — он, не оборачиваясь, вышел.

Солнце отогревало, ласкало и нежило. Лейтенант потянулся, изгоняя остатки промозглого сумрака церковного подвала. Какая могучая конструкция! Он усмехнулся, вспомнив желание уполномоченного — до основания! Хотя, если правильно выбрать точки… Порядка тонны. Да, не больше.

Он подошел к стоящему у ворот чекисту.

— Благостно как! — улыбнулся ему сержант. — Заколдованное сонное царство. Не жалко грохотом своим будить?

Над крытыми соломой крышами — ни дымка. Покой…

— Мы тихонечко, хирургически. Чик — и готово. По новой методе.

— Методе… — протянул сержант. — Много осталось делать?

— Чуток. Сноровка наработалась.

Пустое, безоблачное небо колпаком огородило весь остальной мир. Безмолвие висело над храмом, неслышно звенящее безмолвие.

— Надо закругляться, — лейтенант повернулся, но хлесткий звук выстрела остановил его. Так теплилось, что минует, а — нет.

— Спокойно, лейтенант.

Второй выстрел.

— Вот они! — Лейтенант указал на две фигурки, торопливо взбиравшиеся по дороге от села к церкви.

— Как чешут, голубчики! — сочувственно сказал сержант.

И в самом деле — минуты через три уполномоченный и Федот заходили во двор.

— По какому случаю пальба? — без любопытства, скучающе спросил сержант.

— Да вот пришлось шлюху кулацкую пристрелить. Бросилась на меня, убить хотела, — Федот показал царапину на шее.

— Отыскал-таки, ходок. Никак без этого не можешь? Я тебя предупреждал.

— Нет, нет, — отдышавшись, вмешался уполномоченный, — совсем не то. Безлюдное село оказалось. В конторе — никого, зашли в одну избу, другую — нет людей. А

в третьей — сидит женщина и грызет что-то. Мы подошли, посмотрели — рука человеческая. Сырая! А она взяла и кинулась на Федота. Кусается, царапается. Еле отбились, а она не унимается. Вот и пришлось стрелять.

— Точно так и было, товарищ сержант, — солдат засучил рукав. — До крови укусила, видите?

— Ладно, спрячь. Пострадал, отмечу, — чекист повернулся к лейтенанту. — Ерунда какая, а приравнивается к ранению.

— Может, она бешеная, — Федот опустил рукав, обиженно потупился.

— Значит, в конторе никого, — не обращая больше на солдата внимания, заключил чекист.

— Ни в конторе, ни в председательском доме. И вообще — животины никакой, даже кур нет. Мы и на конюшню заглянули, и на ферму… — уполномоченный развел руками.

— Понятно. Ладно, Федот, не скучай. Авось, выживешь, в приказе отметят, в старости внукам рассказывать будешь, как крови своей не жалел ради них, борясь с нечистью, — чекист говорил, не скрывая скуки.

— Раз так, то. может, сейчас и кончим? — предложил лейтенант. — Что время терять-то?

— По плану мероприятие проводится точно в девятнадцать пятьдесят, перед закатом, — заволновался уполномоченный. — Есть четкие предписания, отступления недопустимы.

— Не будем, не будем отступать, верно, лейтенант? — успокоил его чекист. — Отступление вообще не наш метод. Подождем до вечера.

Уполномоченный поднял глаза на коротенький строй. Шесть человек всего — без него. А в инструкции акцентируется — мероприятие проводится в присутствии всех жителей населённого пункта, обязательно выступление представителей актива, ударника, пионера. Взгреть могут — не обеспечил, поди, оправдывайся — никого нет. Он снова уткнулся в текст.

— Выкорчевывание корней реакционного духовенства, товарищи, несомненный признак нашего движения вперед. Народу не нужны культовые строения, взамен них он обретает клубы, стадионы, дворцы культуры. Мы все. как один, с радостью и без сожаления расстаемся с пережитками прошлого ради новой, светлой жизни, — он не сдержался, кашлянул в кулак. — У меня все.

— Ура, — негромко уронил чекист.

— Старшина, приступайте, — лейтенант смотрел на багровое, тусклое солнце, садившееся далеко за селом. Здесь, у ограды, снаружи, оно казалось чужим, отличным от дневного, теплого и милого. В стороне, на кладбище уже пал вечер, солнечные лучи касались лишь верхушек крестов.

— Отчего это кладбища всегда около церквей стоят? — вполголоса спросил Иван.

— Попам далеко ходить лень, им под боком все иметь хочется, — снисходительно объяснил Федот. — А нашему попику вообще подфартило, в своем погребе устроился.