Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай(без илл.)

Купер Джеймс Фенимор

— И тебе не стыдно пользоваться невежеством своих ближних? — спросил Луис, относившийся к торгашам с презрением дворянина. — Ведь это все равно, что обмануть слабоумного или ребенка!

— Упаси господь и мой покровитель святой Андрей, чтоб я совершил что-либо постыдное! — возмутился Санчо. — На Гаити соколиные бубенчики стоят дороже золота, сеньор! Я это знаю и тем не менее готов расстаться со своим драгоценным товаром ради презренного металла. Вы видите, я не скуп, а напротив — великодушен: ведь мы на Гаити и каждый может вам подтвердить, что здесь я торгую себе в убыток — золота много, а где я возьму другие бубенчики? Конечно, если после стольких лишений и испытаний я еще раз благополучно пересеку океан и довезу

это золото до Испании, оно, может быть, вознаградит меня за все опасности и труды и даст мне возможность зажить прилично. Но я ведь рискую жизнью! И от души надеюсь, что наша милостивая донья Изабелла не допустит, чтобы ее новые кроткие подданные когда-либо занялись столь опасным и хлопотливым делом, как торговля!

— С чего это ты вдруг так забеспокоился о бедных островитянах, что даже готов рисковать своей жизнью? — смеясь, спросил Луис.

— Просто боюсь, как бы они не расстроили эту торговлю, сеньор, которая должна оставаться как можно свободнее и проще, — с плутоватой ухмылкой ответил матрос. — Сейчас мы, испанцы, приходим на Гаити и меняем один соколиный бубенчик на доблу золотом, — просто и ясно! А если эти дикари сумеют доплыть до Испании, там они получат за эту же доблу сто бубенчиков — поди-ка их сосчитай! О нет, нет, лучше оставить все, как есть. И пусть жарится в аду вдвое дольше тот, кто вздумает нарушить эту честную, свободную, простую и выгодную для всех цивилизованных людей торговлю!

Так Санчо разглагольствовал о свободной торговле, когда со стороны селения внезапно донесся крик ужаса, возвещавший о какой-то смертельной опасности. Как раз в это время испанцы проходили через рощу, расположенную на полпути между селением и уединенным домом Маттинао. Оба вполне доверяли своим новым друзьям, а потому сейчас оказались совершенно безоружными, если не считать рук да ног. Луис полчаса тому назад оставил свой щит и меч у Озэмы, которая забавлялась ими, изображая из себя амазонку, а Санчо, решив, что аркебуза для прогулок слишком тяжела, спрятал ее в отведенной ему хижине, где расположился со всеми удобствами.

— Неужто измена, сеньор? — воскликнул Санчо. — Неужели эти черномазые узнали настоящую цену соколиным бубенчикам и собираются взыскать с меня убытки?

— Маттинао и его племя не предадут нас, готов поручиться жизнью! — возразил Луис. — Нет, тут что-то другое… Слышишь, Санчо? Кажется, они кричат «Каонабо»!

— Так это еще хуже, сеньор! Это имя вождя карибов note 86 , который наводит ужас на все здешние племена!

— Беги, Санчо, постарайся добыть свою аркебузу, а потом спеши наверх, к хижинам женщин! Надо любой ценой защитить Озэму и семью нашего доброго друга!

Note86

Карибы — групна индейских племен, объединенных одним языком; населяли главным образом бассейны рек Ориноко, Амазонки и Малые Антильские острова.

Луис и Санчо расстались, не теряя ни минуты: матрос побежал в селение, где царила страшная суматоха, а наш герой медленно и неохотно пошел к жилищу семьи касика, то и дели оглядываясь, словно ему не терпелось ринуться в гущу боя. Он горько сетовал, что нет с ним ни его боевого коня, ни копья, ни доспехов, потому что рыцарь в полном вооружении мог бы обратить в бегство хоть тысячу таких врагов, какие ему сейчас угрожали. Если Луис не раз прорывался один сквозь ряды мавров-пехотинцев, то позднее испанцы легко рассеивали сотни индейских воинов, принимавших всадника на коне за одно двухголовое, двурукое, шестиногое чудовище!

Между тем страшная весть достигла жилища Маттинао раньше нашего героя. Когда Луис вошел в дом, он увидел Озэму, окруженную по крайней

мере пятьюдесятью женщинами, часть из которых прибежала снизу, из селения. Все они со страхом и волнением повторяли имя Каонабо и о чем-то горячо просили Озэму, державшуюся спокойнее остальных. Жены Маттинао тоже присоединились к этим просьбам, и скоро Луис из отдельных слов и жестов понял, что они уговаривают Озэму бежать, если она не хочет попасть в руки карибского вождя. Луису даже показалось — и на сей раз не без основания, — будто женщины утверждают, что карибы только для того и напали на селение, чтобы захватить прекрасную сестру их касика. Такое предположение могло лишь укрепить решимость Луиса спасти Озэму во что бы то ни стало.

Завидев Луиса, Озэма бросилась к нему и, всплеснув руками, произнесла имя Каонабо таким испуганным и жалобным голосом, что могла бы растрогать и камень. Она смотрела на молодого испанца с надеждой и доверием, словно отдавалась под его покровительство. Луис это понял. Через мгновение щит был у него на локте, а меч в руке. Затем, чтобы успокоить принцессу, он сделал вид, что прикрывает ее щитом и взмахнул мечом, словно отражая врага. Как только женщины поняли значение его жестов, все сразу разбежались и попрятались вместе с детьми. В таких необычайных обстоятельствах Луис и Озэма впервые со дня их встречи остались наедине.

Однако медлить было нельзя: враг мог подкрасться к дому незамеченным. Нарастающие вопли и крики снаружи предупреждали, что опасность близится с каждой минутой.

Луис быстро свернул чалму и сунул ее в руки Озэмы, чтобы она могла хоть как-нибудь защититься от вражеских стрел. Затем он сделал ей знак следовать за ним, но тут, вне себя от волнения и страха, девушка уронила голову ему на грудь и залилась слезами. Луис не знал, что делать. По счастью, Озэма быстро справилась с собой; улыбаясь сквозь слезы, она судорожно сжала руку Луиса и вновь стала неустрашимой индианкой. Через минуту они выбежали из дома.

Луис сразу заметил, что они покинули дом вовремя. Вся семья Маттинао попряталась, а внизу из зарослей уже показался довольно многочисленный отряд врагов: они приближались молча, стремительно, намереваясь захватить свою добычу врасплох. Луис почувствовал, как Озэма, дрожа, уцепилась за его руку.

— Каонабо, нет, нет, нет! — жалобно бормотала она. Юная гаитянская принцесса запомнила это испанское слово, и Луис понял, что она хочет им выразить свое отвращение к карибскому вождю. Теперь он твердо решил или спасти Озэму, или умереть, так как почувствовал, что она не хочет стать женой кариба из-за него. При всем своем благородстве Луис не лишен был человеческих слабостей и считал себя неотразимым. Лишь перед Мерседес Луис де Бобадилья терял свою самонадеянность.

Опытный воин, привыкший к схваткам чуть ли не с детства, Луис быстро огляделся, отыскивая наиболее удобную позицию для обороны, где его меч мог бы поработать на славу. К счастью, такое место оказалось поблизости, всего в ста шагах от дома, и они с Озэмой перебежали туда.

Терраса, где стояли хижины, примыкала к скалистому обрыву и в этом месте как бы вдавалась в него довольно острым углом, ограниченным с двух сторон отвесными склонами горы. Над ним нависал утес, так что можно было не опасаться сброшенных сверху камней, а перед входом в эту сужающуюся щель громоздились огромные глыбы, за которыми легко было укрыться от стрел. В то же время у основания каменного треугольника в единственном переходе между скалами оставалось достаточно широкое, поросшее травой пространство, где умелый боец сумел бы показать свою доблесть. Эту природную крепость враги могли атаковать только в лоб, и Луис сразу почувствовал себя почти неуязвимым. А гаитянка вообще позабыла страх: беспокойство за Луиса, а также любопытство заставляли ее то и дело выглядывать из-за выступа скалы, так что ее голова все время была на виду.