Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай
Шрифт:
Изабелла не ответила. Опустив рукоделие на колени, она глубоко задумалась. Никто не решался прервать молчание. Мерседес тихонько отошла и снова села на свою скамеечку у ног инфанты. Наконец королева встала и прошла через всю залу к столу, за которым трудился Фердинанд. Мгновение помедлив, словно сожалея, что приходится отрывать супруга от работы, она осторожно тронула его за плечо. Зная, что лишь один человек может себе позволить подобную вольность, король тотчас оглянулся, встал и заговорил. С первых же дней после победы над маврами Фердинанд думал только об укреплении своей власти, поэтому и сейчас сказал:
– Надо приглядывать за этими морисками [29] .
– Поговорим об этом в другой раз, Фердинанд! – прервала его Изабелла, не допускавшая даже мысли о нарушении своего слова [30] .– Я, конечно, понимаю, что тем, кто управляет судьбами людей, трудно выполнять свои обязательства, если Бог и совесть подсказывают иное. Но я пришла не для этого. За делами, в треволнениях последних лет мы совсем забыли о нашем обещании Колумбу, тому самому мореплавателю…
29
Мориски – мавры, насильственно обращенные в христианство.
30
Изабелла, когда это было ей выгодно, всегда отступалась от данного ею слова. Об этом свидетельствует и история с гранадскими маврами, которые подверглись неслыханным преследованиям, хотя Изабелла клятвенно обещала ни в чем не притеснять их, и ее взаимоотношения с Колумбом, которого она лишила всех привилегий и прав после того, как он совершил самые важные свои открытия.
– А вы все не расстаетесь с иглой, Изабелла, все думаете обо мне, – заметил Фердинанд, притрагиваясь к рубашке, которую королева, сама того не замечая, не выпускала из рук. – Немногие из наших подданных могут похвалиться такой заботливой и доброй женой!
– Забота о вас и вашем счастье для меня самое главное после моих обязанностей перед Богом и моим народом, – ответила Изабелла.
Ей было приятно, что король Арагонский оценил этот маленький знак внимания, хотя она и подозревала, что он просто хочет уклониться от начатого разговора. Но Изабелла не позволила себя отвлечь.
– В таком важном деле, как экспедиция Колумба, – продолжала она, – я ничего не могу решить без вашего согласия и одобрения. К тому же я полагаю, что мы должны сдержать свое обещание: откладывать дальше нельзя. Семь лет – достаточно суровое испытание. И, если мы еще будем медлить, какой-нибудь пылкий дворянин совершит этот славный подвиг просто развлечения ради.
– Вы правы, сеньора, мы тотчас поручим Эрнандо де Талавере рассмотреть этот вопрос: архиепископ осмотрителен и на него можно положиться. – С этими словами король знаком подозвал вышеупомянутого прелата. – Архиепископ Гранадский, – обратился к нему лукавый монарх, – наша августейшая супруга желает, чтобы вы немедля рассмотрели ходатайство Колумба и доложили нам. Это наша общая воля: за двадцать четыре часа вы с другими советниками должны все здраво обсудить и во всем разобраться. Имена тех, кто примет вместе с вами участие в рассмотрении этого дела, вам сейчас сообщат.
Пока Фердинанд говорил, хитрый прелат по глазам и по холодному выражению короля ясно понял, чего тот ждет от столь решительных и быстрых действий. Однако он принял озабоченный вид, внимательно
– Планы Колумба заслуживают самого пристального внимания, – продолжал король. – Надо рассмотреть их со всей тщательностью. Говорят, этот мореплаватель – добрый христианин?
– Я в этом убеждена, Фердинанд, – ответила королева. – Если Бог увенчает успехом его предприятие, он намерен еще раз попытаться отвоевать у неверных гроб Господень.
– Ого! Намерение похвальное, однако наши завоевания, пожалуй, вернее! Мы водрузили крест там, где лишь недавно развевались знамена неверных. Гранада куда ближе к Кастилии, и здесь нам будет легче защищать святые алтари. Во всяком случае, я, как мирянин, держусь такого мнения. А что скажет наш архиепископ?
– Мнение поистине мудрое и справедливое, государь мой! – ответил прелат. – Лучше держаться за то, что мы в силах удержать, и не стремиться к целям чересчур отдаленным. Раз сама судьба от нас их так отдалила, стоит ли тратить время на их достижение?
– Слушая вас, ваше преосвященство, – заметила королева, – можно подумать, что мы не должны пытаться отобрать у неверных гроб Господень!
– Нет, сеньора, это значило бы ложно истолковать мои слова, – поспешил поправиться изворотливый прелат. – Изгнание неверных из Иерусалима было бы благом для всего христианства, но для Кастилии важнее изгнать их сперва из Гранады. Различие несомненное, как сказал бы любой богослов.
– Да, для каждого несомненно, что вон те башни, – король метнул холодно сверкнувший взгляд за окно, – когда-то принадлежали Абдаллаху, а теперь принадлежат нам!
– Важнее для Кастилии, – задумчиво повторила королева. – Для ее могущества – возможно, но не для душ тех, кто о таком могуществе печется!
– Уважаемая жена моя и любимая супруга… – начал Фердинанд.
– Сеньора! – добавил прелат.
Однако Изабелла уже медленно отошла от них, погруженная в свои мысли. Оставшись одни, король и прелат понимающе переглянулись, как два дельца, для которых барыш важнее справедливости.
Не возвращаясь к своему креслу, Изабелла некоторое время одиноко прохаживалась взад и вперед по свободной части залы, и даже Фердинанд не решался нарушить ее уединение. Несколько раз взор королевы останавливался на Мерседес, и наконец она подозвала девушку к себе.
– Доченька! – сказала Изабелла, которая часто обращалась так к тем, кто был ей дорог. – Ты не забыла о своем обете?
– Для меня превыше всего долг перед моей государыней.
Мерседес ответила твердо и уверенно. Изабелла не сводила глаз с ее бледного и прекрасного лица, и, когда та умолкла, во взгляде королевы отразилась такая нежность, с какой мать редко смотрит на любимую дочь.
– Надеюсь, я ничем не провинилась перед вами, сеньора? – робко спросила Мерседес, видя, что королева молчит. – Немилость вашего высочества была бы для меня страшной карой!
– О нет! Хотела бы я, чтобы все девушки Кастилии, и знатные и простые, были так же правдивы, скромны и послушны, как ты! Но мы не можем допустить, чтобы ты стала жертвой собственного увлечения. Ты слишком хорошо воспитана, донья Мерседес, чтобы не отличить внешний блеск от истинной добродетели…
– Сеньора! – вскричала Мерседес и тотчас умолкла, понимая, что не должна прерывать свою государыню.
– Я тебя слушаю, – проговорила Изабелла, немного помедлив, чтобы дать испуганной своей дерзостью девушке прийти в себя. – Говори без утайки, как с родной матерью!