Мертвая невеста
Шрифт:
Касатик и ухом не повел.
— А что-то тебе принесла…
Он слегка приподнял голову и хмуро велел:
— Ну, показывай.
Я жестом фокусника вытащила из-за спины стопку водки, что прихватила с могилы по пути сюда.
— Поди вода? — скептично молвил он.
— Да неужто я тебя обманывать стану?
— Ладно, заходи, разделим по-братски, — смилостивился он.
— Э, — заюлила я, — некогда мне, мил человек, да и непьющая я. Тебе вот принесла по доброте душевной, так что ничего делить не надо. Так что иди сюда
— Ну, ради такого дела можно и встать, — поразмыслив, сказал он.
— Да не к ограде, не к ограде иди, — закричала я на него, увидев, куда он направляется. — Что, я тебе через прутья должна передавать водку? Нет уж, ты давай выйди ко мне, выпьешь да посидим с тобой потом душевненько.
— Ну, если душевненько…, — пробормотал он и направился к воротам кладбища. Я, затаив дыхание, следила за вредным бомжом. Эх, да неужто я сегодня его сделаю!
Я уже злорадненько потирала ручки, когда бомж споткнулся, упал и не встал.
— Эй, дяденька? — тревожно позвала я
Дяденька свернулся калачиком и всхрапнул.
Я еще минут пятнадцать стояла у ограды и улещивала его, обещала ящики водки и цистерны бормотухи — в ответ раздавался лишь храп.
Плюнув, я снова пошла к Ларискиной могиле.
Зрелище мне предстало просто дивное. Антон уже сидел на своем пеньке, а перед ним павой прохаживалась Ларинцель. Ворот ее платья был художественно надорван, приоткрывая грудь, белое платье как-то хитро подвернуто и превратилось в мини. Мда, ножки у мерзавки были ничего. Ну да с моими не сравнить.
Как и следовало ожидать — Антону на ее мертвые прелести было ровным счетом наплевать.
— Ночи доброй, — вышла я к ним.
— Привет, Алёна, — спокойно кивнул парень, а Лариска метнула недовольный взгляд. «Не могла подольше погулять, зараза ты этакая», — явственно читалось в нем.
— Ну, что ты решил по вчерашнему разговору? — спросила я.
— Он будет учить! — вылезла вперед Лариска, всем видом показывая, что она уже обо всем с ним переговорила и договорилась.
Я, не обращая на нее внимания, смотрела на Антона.
— С одной оговоркой, — сурово заявил он. — Никаких капризов. Полное послушание. Согласны?
Я оценивающе посмотрела на него. Быть послушной для этого парня? Да только об этом и мечтаю!
— Согласна! — с готовностью брякнула Лариска.
— А можно поподробнее узнать, что конкретно в себя включает обучение? С чего мы должны закапризничать или восстать? — поинтересовалась я назло Лариске.
— Я буду учить вас быть мертвыми, девочки, а вы слишком живые, — ответил он. — И потому я стану учить вас выпивать кровь из людей, входить в их сны, по вашей воле они вмиг сгниют, а от прикосновения — сойдут с ума. Вы, живые, восстанете, ведь так? А для мертвого это нормально, ибо без этого просто не прожить.
— А мы уже одного свели с ума, — с гордостью доложила подруга.
Я внимательно посмотрела на нее. Похоже,
— Знаете что, дорогие мои, — задумчиво сказала я, — вы как хотите, а я не смогу.
— Дура, что ли? — осудила меня Лариска. — Сгниешь ведь через месяц.
— Что теперь? — пожала я плечами. — Но убивать — не стану.
— Меня так убила, рука не дрогнула, — ядовито высказалась она.
— То не я делала — моя смертельная обида. Ты же сама знаешь, каково это.
Лариска открыла рот, чтобы возразить, потом, видать, что-то вспомнила и замолчала.
— Антон, — повернулась я к парню. — Как насчет прогулки под луной? Мадам Ларийская знает одну чудесную березу и жаждет нам ее показать, правда, Лар?
— А? Ну да, — бормотнула она. — Уже иду, только веревку захвачу.
Парень вместо ответа взял мою руку и мягко сказал:
— Посмотри мне в глаза, Алёна. В ГЛАЗА!
И я непроизвольно подчинилась его приказу. Заглянула в его зрачки, потерялась в серой радужке, глубже, глубже….
И предо мной, словно в калейдоскопе, принялись мелькать картины.
…Вот я, бледная и прекрасная, сижу на ромашковой поляне. Голова склонена Антону на грудь и он нежно гладит меня по голове. На миг поразило ощущение тихого счастья и нежности, которыми была полна эта картина.
…А следом, словно удар хлыстом — рассохшийся гроб, истлевшее тело. На гнилом черепе еще держатся пучки прелых волос, некогда бывших золотыми, а теперь — невообразимого бурого цвета. Я вгляделась — и обнаружила, что мертвая плоть буквально нашпигована могильными червями, они деловито, по-хозяйски пожирали тело, прогрызали в нем норки и ходы. Они жили в нем и им же питались.
…На мою голову опустился ромашковый венок, сплетенный Антоном…
…Невообразимая вонь тухлого мяса, и внезапно труп поднял веки, и я увидела, что это мои глаза. Только теперь они были покрыты шевелящимися жирными червями.
Не выдержав, я закричала.
— Тихо, Алёнушка, тихо, — Антон прижимал меня к себе, гладил по волосам — прямо как там , на ромашковой поляне. — Успокойся, уже все, все…
— Что это было? — стуча зубами, прошептала я.
— Я не знаю, что ты видела, — покачал он головой. — Только в левом зрачке ты видела себя через три года мертвой, а в правом — мертвой живой. Это — твое будущее, Алёнушка.
— Поганое у меня будущее, — поежилась я.
— В обоих вариантах? — с любопытством спросил он.
Я медленно подняла на него глаза, всмотрелась в его неправдоподобно-прекрасное лицо, и внезапно мне очень захотелось на ту поляну с ромашками.
— Я согласна, — твердо сказала я.
Он не удивился. Осторожно отстранил меня, взял валяющуюся у пенька спортивную сумку и достал из нее сосуд и две чаши. Налил их до краев какой-то густой жидкостью и подал нам: