Мертвая роза

Неволина Екатерина Александровна

– А бабушка умерла. Как раз в тот день, когда я пошел на поправку, – сухо закончил он. – Я думаю, именно она вытянула меня с того света, заплатила своей жизнью за мою. В общем, с тех пор я не люблю никаких шуток на тему смерти… Хотя неважно, – он встряхнул головой, будто просыпаясь. – Интересно, зачем я тебе все это рассказываю?..

Конечно же, глупо было рассчитывать, что он поймет ее и поверит ей.

Настя чувствовала себя ужасно неуютно. Однако если Вадим так серьезен, хорошо, что он принял ее слова за шутку. Недаром говорят, что иногда лучший способ скрыть правду – честно рассказать обо всем. Иногда обстоятельства бывают такими, что

в них все равно никто не верит.

Когда они остановились у ее подъезда, на часах было уже без трех минут два.

Настя стащила с себя норковую шубку и протянула ее Вадиму:

– Вот, возьми. Отдашь своей Маше.

– Извини меня, – Вадим вздохнул, принял из Настиных рук шубку и забросил ее на заднее сиденье, – я не имел права расспрашивать. Если захочешь – расскажешь обо всем сама. Просто я хочу, чтобы ты знала, что если тебе будет нужна помощь – можешь рассчитывать на меня. Во всем. Ты расскажешь, что с тобой происходит? Я чувствую, что что-то не так, но не стану влезать тебе в душу.

Какая от него может быть помощь, если он не способен даже поверить ее словам, если ему до ее проблем дальше, чем до Луны?..

– Да, конечно, спасибо. Как-нибудь, – пробормотала Настя, вылезая из машины.

Кажется, только в обед жизнь казалась ей пресной и монотонной. Сколько же всего произошло за это время! Настя уже начинала думать, что и в стабильности были свои плюсы.

– Подожди! – Вадим выскочил из машины и встал перед девушкой. – Я не хочу, чтобы ты так уходила. Понимаешь, я предложил свою помощь не формально. Я действительно хочу помочь тебе. Только скажи как…

Он нерешительно приобнял ее за плечи:

– Ты по-прежнему как лед. Я, видно, глуп и самонадеян и умудрился сделать все только хуже…

«Теперь он должен меня поцеловать. Ведь не можем же мы расстаться, даже не поцеловавшись», – подумала Настя, глядя в медовые глаза.

Вадим, словно повинуясь ее приказу, прильнул к ее холодным губам. Они стояли в пустом дворе у обшарпанного подъезда, плотно прижавшись друг к другу, и целовались… целовались… Только звезды смотрели на них с неба. Не это ли осуществление ее заветной мечты? Он – таинственный и романтичный мальчик, поющий грустные песни, и она – обычная девочка, с которой никогда ничего не происходит… Нет, все почти наоборот. Он оказался другим – проще и понятнее, чем ей когда-то представлялось, а уж о том, как изменилась сама Настя, и говорить нечего.

«Интересно, он целует меня по собственной воле или только потому, что мне этого захотелось?» – мелькнуло у нее в голове. К сожалению, ответа на этот вопрос у Насти не было.

– Иди, а то заболеешь… – Вадим потянул ее в сторону подъезда.

Настя открыла дверь.

– Мы увидимся завтра? Ты дашь мне номер своего телефона? – крикнул он ей вслед.

– Дай мне свой номер, я позвоню сама, – ответила Настя.

– Но ты позвонишь? Ты же не исчезнешь?

Вадим показался ей маленьким растерянным мальчиком. Судя по виду, он был старше Насти года на два-три, однако сейчас они словно поменялись местами. Или виной тому все то, что произошло с ней? Неужели она уже начала меняться?..

– Можешь не сомневаться, – усмехнулась она, – теперь ты, можно сказать, обречен на меня…

Глава 5

Мир и дом

Когда створки лифта захлопнулись и кабинка мягко поползла вверх, Настя закрыла глаза и задумалась. Как она теперь появится дома? Что скажет маме? Что будет с ней днем и что вообще теперь с ней будет?.. «Может, пока не поздно, нужно найти кладбище и устроиться там в каком-нибудь склепе?» – размышляла Настя. Насколько она знала, готических кладбищ

в их городе не водилось. Как-то они с приятельницей, начитавшись чего-то романтического, поехали на местное кладбище. Был конец марта, снег еще не везде растаял, зато там, где его не было, ноги чуть не по колено проваливались в жидкую грязь. Унылые оградки и криво торчащие из земли металлические таблички – все выглядело до того убого и как-то сиротски, что всякая мысль о романтике немедленно бежала из головы, к тому же Настя порядком замерзла и, вернувшись домой, долго растирала окоченевшие, потерявшие чувствительность ноги. Нет, что ни говори, на кладбище ей вовсе не хотелось. Девушка открыла глаза и встряхнула головой: это просто верх несправедливости этого мира – ее так называемый учитель превратил ее в монстра и даже не позаботился о том, чтобы просветить, как с этим дальше жить. Очень мило!..

Лифт остановился, двери разошлись. По клубам сигаретного дыма, которого в коридоре было, кажется, уже больше, чем воздуха, Настя догадалась, что мать ждет ее, прежде чем увидела ее. Мама вообще много курила, а когда волновалась – особенно, зажигая сигарету от сигареты.

– Ну, наконец-то! – воскликнула она, шагая навстречу дочери. – Где ты была?

Девушка привычно опустила голову. Может быть, лучше и вправду было пойти на кладбище… По крайней мере, не пришлось бы изворачиваться и сочинять…

– Я из гостей. Была на дне рождения. У Наташи… Она… моя коллега по музыкальным увлечениям, ты ее не знаешь, – сказала она, выходя из лифта.

Настя нервничала, опасаясь, что мать вот-вот почувствует неладное.

– Извини, что я сегодня нагрубила, – торопливо добавила она, проходя в квартиру. – Я не хотела…

Мама вздохнула:

– Ох ты, горе мое луковое. Ты же понимаешь, я тебе только добра хочу. Сама знаешь, как нужно сейчас образование. Я ведь не о себе – только о тебе думаю! Этот концерт был очень важен для нас. Я так в тебя верила. Вот, даже платье заказала заранее…

Насте стало стыдно. Ей часто становилось стыдно в присутствии мамы, которая одна, без отца, вырастила ее, целые дни проводила на работе, стремясь создать в семье хоть какой-то достаток. Мама всегда с готовностью приносила себя ради Насти в жертву. Она так и не вышла вторично замуж – никаких мужчин в доме, чтобы не травмировать дочь «новым папой», почти ничего не покупала себе – лишь самое необходимое, остальное – для Настеньки. Что уж говорить, особых требований к дочери не предъявлялось: только учиться и оставаться скромной девочкой. И от этой маминой жертвенности Насте было тяжело. Она, словно тяжкий груз, лежала на ее плечах, на корню уничтожая открытость и доверие между матерью и дочерью, – как могла Настя проявить себя настоящую, когда мама поставила на себе крест и ожидала, что ее дочь вырастет идеальной. С каждым годом эта ледяная стена все росла и крепла. Девушка чувствовала себя неблагодарной тварью, но никак не могла избавиться от постоянного чувства искусственности и неловкости. Как было бы хорошо, если бы они жили просто так, без этой жертвенности. В конце концов, Настя не языческий идол, жертвы ей не нужны.

– Да, мам, я знаю, – протянула она и принялась стягивать с ног чужие туфли. Все-таки хорошо, что она не чувствует боли. Туфли оказались, наверное, на размер меньше, чем требовалось, и будь Настя человеком, она бы умерла в них.

– А что это на тебе? – запоздало удивилась мама.

Настя заметила, что она принюхивается, не пахнет ли от дочери алкоголем, и чуть не расхохоталась. Ну конечно, самое страшное, что только может представить себе любящая мать, – это то, что ее дочь станет алкоголичкой! Судя по всему, Насте это теперь не угрожает.