Мертвая зона
Шрифт:
— Но наблюдение с воздуха... Первые выстрелы — понимаю, с закрытой позиции, ну так они же ее и демаскировали...
— Какое наблюдение? Едва включились глушилки, эффективность воздушной разведки упала до ноля. Мы обсуждали это, когда зашла речь об управляемых снарядах, и если бы кто-то внимательно слушал своего эксперта по вооружению...
Леха изобразил лицом смущение и раскаяние.
— Ну, хорошо, эта лекция не сделает мне чести, но под запись я скажу. Мое личное мнение: укрепрайон выглядел для атакующих, как одна большая черная дыра. Они могли засечь стационарные огневые точки, особенно те, что на верхних этажах, и подавить их, но здесь хватает кочующих, во главе с несравненным Йобой. Этим объясняются многие
— Но получается, «Кибернетика» шла вслепую. Так же не воюют!
— Да что ты, воюют еще и похуже. Вопрос — почему. Если бы ты отключил запись, я бы сказал, что в Нигерии все пошло через задницу не просто так. И нелепые метания частников имеют разумное объяснение, искать которое надо, скорее всего, на другом континенте... Но поскольку ты не отключал запись, я этого не говорил. Будем держаться тех, фактов, что у нас есть.
— И как тебе факт, что каждая атака была, по сути, разведкой боем? Это же никаких ресурсов не хватит. «Кибернетику» кто-то толкал в спину?
— Ничто так не толкает в спину, как время, не правда ли?.. Чем дольше ты откладываешь генеральную атаку на «Центральный Бизнес-Район», тем выше шансы, что тебя помимо Йобы встретит еще какая-нибудь самодельная мумба-юмба. «Кибернетика» конечно понимала: будет жарко. Но вряд ли кто-то думал, что эта улица окажется ловушкой. А здесь устроили именно ловушку. Подозреваю, как и на остальных лучевых улицах сквозь жилые кварталы. Теперь понятно, зачем «Ландскнехты», когда вошли в центр, первым делом обстреляли жилую застройку вместо того, чтобы использовать мирное население, как щит. Нигерийцы плохие щиты, всем на них плевать. Но, главное, отсюда выгнали гражданских, чтобы без лишних свидетелей рассовать по чердакам пусковые установки и раскидать датчики. А центр наоборот берегли и зажгли его непосредственно перед атакой, чтобы закрыть дымом свои позиции. Не рискну настаивать, что было именно так. Но очень похоже...
— Похоже, — согласился Пасечник.
Он поджидал их впереди, опять со своим оптическим прицелом в руке.
— Дальше видны остатки еще двух завалов. Ты прав, Джон, тут ловушка. Если осмотреть другие лучевые улицы, я почти уверен, мы поймем, зачем Разрушителя пустили именно по этой. И почему его ждали именно здесь!
— А я почти уверен, что не пойду их осматривать... Сегодня, — сказал Смит.
— Да можем вообще туда не ходить! — жизнерадостно заявил Пасечник. — Больно надо! Нам за это не платят.
— А за что нам платят?
— Вот, кстати, да, — поддержал Леха. — Шеф, не сочти за нарушение субординации, но я который день жду, когда ты поставишь нам задачу.
— Ну я и ставлю ее который день! — удивился Пасечник. — Могу еще, для хороших людей не жалко.
Леха со Смитом переглянулись.
— Тогда спасибо, больше не надо, — сказал Смит.
— А то давайте!
— Нет, — отрезал Смит.
И пошел вперед, неловко прыгая через проломы в асфальте.
— Странный он, тебе не кажется? — спросил Пасечник громким шепотом.
— Не кажется, — бросил Смит через плечо.
Леха хотел пошутить, но не придумал, как, и промолчал.
Задача была «ищем и систематизируем факты». Все, как
Строго говоря, это типичная миссия любой полевой группы Института. И нечего выпендриваться, строить из себя детективов. Да, было бы здорово вернуться триумфаторами, поймав Йобу за хобот и вытряхнув из стального зверя разгадку всех тайн варзоны. Но страшно подумать, какие нужны ресурсы для такой операции. Насчет «дать денег, местные все сами сделают» Пасечник напрасно размечтался: деньги не работают, если артефакт плотно вписан в мифологию исследуемой территории. А Йоба, сволочь, вписан, да еще как. Раз в полгода стрельнет — все счастливы. Хранитель!
Кто вписан в мифологию — тот однозначно вписан в экосистему. То есть, в бизнес-интересы. Йоба зачем-то нужен городу. И город будет его защищать. Неизвестно какие партизаны его подкармливают, выгуливают, дают команду «фас» и так далее; одно ясно — у них есть беспрепятственный доступ в зону. Это все не просто так. Это все полно смысла. И в это опасно соваться.
Хочется, конечно. Но как? Попробуешь сесть партизанам на хвост — тебе конец. Начнешь задавать неосторожные вопросы — в лучшем случае уедешь отсюда с битой мордой. Будешь задавать осторожные — возможно, уедешь небитым.
Из ста тысяч местных каждый десятый носит оружие в открытую, и все эти бойцы организованы в шайки и банды. Среди них наверняка есть недовольные, а уж продажен каждый. Но продав тебе чуть-чуть информации, он немедленно продаст тебя, чтобы получить еще. И десять тысяч это много. Им оружия не надо, чтобы ты поднял лапки кверху. Они чихнут — ты упадешь.
На чем, наверное, и засыпалась спецтехразведка: какая бы она ни была крутая, ее просто задавили числом.
Дальнейшая судьба «спецов» зависела от степени разумности того, кто их сцапал. В идеале, должны были именно сцапать, взять в плен. Белые люди — ценный товар на обмен или продажу. Где теперь коллеги, бог весть. Могли уже сменить десяток хозяев. Не исключено, что давным-давно выкуплены Институтом. Или прав наш компетентный шеф, и их тут вовсе не было.
Горячих точек на планете много, и посылать в каждую по группе, пока там не остыло — кончатся сотрудники. Исчерпаются физически. А в Абудже очень долго было очень горячо... Или не очень интересно? Откуда ты, рядовой клерк, знаешь, что интересует Институт Шрёдингера? И сколько в нем, собственно, народу, чтобы людьми разбрасываться?
В первые месяцы работы Леха страдал конспирологией и подозревал, что Институт гораздо меньше, чем кажется, и еще меньше, чем прикидывается. В кипрской штаб-квартире числилось, по обмолвкам коллег, несколько тысяч человек, но кто видел штатное расписание? И кто поручится, что знает в лицо больше пары сотен, а по именам хотя бы сто?.. Когда Лехе надоела конспирология, он догадался, что все нормально, а общая таинственность и легендированность — не самоцель, только побочный эффект. Институт был даже не сетевой структурой, а квантованной. Стереть его с лица Земли тем же традиционным манером, как взаимно аннигилировали «Ландскнехты» и «Кибернетика», утащив с собой в Вальгаллу несколько субподрядчиков, — просто нереально за неимением конкретной точки приложения сил. Даже атомная бомбардировка Никосии нанесла бы Институту только частичный ущерб.
Институт можно упразднить, разогнать, запретить, предать анафеме, но нельзя уничтожить. Если ты не параноик, это должно скорее радовать. Леха в общем радовался. Ему нравилась сама идея Института, нравились конкретные сотрудники и пара сотрудниц отдельно, и он даже уговорил себя, что ему нравится на Кипре, хотя бы несколько месяцев в году, ну хотя бы весной.
Ему сам Леха Филимонов, двадцати семи лет от роду, не нравился.
И отдельно Филимонов как штатная единица Института. Еще и с допуском к работе в поле.