Мертвая зыбь (др. перевод)
Шрифт:
Телефон зазвонил в третий раз.
Сумерки. Вот как это называется. Час сумерек.
Не буду вставать.
Телефон после нескольких звонков замолчал, но вскоре зазвонил опять. Фонарь за окном мигнул пару раз и начал медленно разгораться.
Все равно, день выдался неплохой.
Нет. Неплохих дней не бывает. Те, которые быстро проходят, лучше других, вот и все.
Одиночество.
Ребенок мог бы помочь. Микаель хотел ребенка, сестричку или братика Йенса, но она сказала – нет. Не хватало
Чаще всего ей оставляли сообщения на автоответчике, но не на этот раз. Совсем уже к вечеру она взяла трубку. Звездочка, сто тридцать три, квадрат. Новых сообщений нет. Тот же космический шум, похожий на журчанье далекого ручья.
Повертела трубку в руках, положила на место и открыла шкафчик над холодильником. Там стояла сегодняшняя бутылка – как всегда, красное вино.
Не надо притворяться, не перед кем. Это вторая бутылка. В обед она допила вчерашнюю.
Вытащила пробку – та, как и полагается, издала глухой булькающий звук. Плопп. Выпила единым духом бокал и сразу налила второй.
По телу разлилось приятное тепло. А что там на улице? Уже совсем темно, жалкие островки бледного света от фонарей. А кто прячется в темноте? Не разглядеть. Наверняка кто-то прячется.
Юлия отвернулась от окна и выпила второй бокал. Сразу стало легче. Наконец-то улеглось напряжение после разговора со страховой кассой. Все хорошо, деньги ей переведут. Она заслужила и третий бокал. Его можно выпить постепенно, глотками. Перед телевизором. Или послушать музыку. Сати, к примеру. А потом выпить снотворное и уснуть, не дожидаясь полуночи.
И как раз в эту секунду опять зазвонил телефон.
После пятого сигнала она поднялась со стула, а после седьмого уже стояла в кухне. Восьмой, девятый… она сняла трубку и прошептала:
– Юлия Давидссон.
Журчание прервалось, и она услышала тихий и ясный мужской голос:
– Юлия?
Она сразу поняла, кто это:
– Герлоф?
Когда она в последний раз называла его папой?
– Да… это я.
Он замолчал. Юлия прижала трубку к уху.
– Мне кажется… я думаю, мне удалось кое-что узнать. Как все произошло…
– Что? – Юлия уставилась на пустую стену. – Что произошло?
– Ну, все это… с Йенсом.
– И что? – Она не отрывала взгляд от обоев. – Он мертв?
Она представила себя с номерком в руке. Ходишь и ждешь, пока вызовут. Вызвали – подходи к окну и получай решение. Опять подумала про белые косточки на берегу в Стенвике… но Йенс же так боялся воды.
– Юлия, ты же знаешь… скорее всего, да, но…
– Ты его нашел? – прервала она.
– Нет, но…
– И почему ты звонишь?
– Нет… я его не нашел. Но у меня есть…
– Тогда не звони! – взвизгнула она, зажмурилась и бросила трубку.
Номерок в руке, место в очереди.
Она бессильно опустилась на стул и открыла глаза. Все та же тьма за окном, тусклый свет фонарей. Посмотрела на телефон. Поднялась и встала рядом. Ждала звонка, но телефон молчал.
Только для тебя, Йенс.
Посмотрела на приклеенную много лет назад записку над хлебницей и набрала номер.
Отец ответил сразу.
– Герлоф Давидссон.
– Это я.
– Да-да… Юлия…
Он молчал. Юлия набрала полные легкие воздуха.
– Мне не следовало бросать трубку…
– Да…
– Это не поможет…
– Все бывает.
– Как у вас там погода на Эланде?
– Холодно и пасмурно, – сказал Герлоф. – Я сегодня даже не выходил из дома.
Он опять замолчал. Юлия перевела дыхание.
– Почему ты звонил? Что-то случилось?
Он ответил не сразу.
– Да… кое-что случилось… Но я ничего точно не знаю, – поспешно добавил он. – Не больше, чем раньше. Но кое-что случилось.
И я ничего не знаю, подумала Юлия. Прости нас, Йенс.
– А я-то думала… что-то новое.
– Я все время об этом думаю. Нам надо кое-что сделать.
– Сделать? Зачем?
– Чтобы идти дальше… Можешь приехать? – быстро добавил отец.
– Приехать, чтобы идти… очень заманчиво. Когда?
– Как только сможешь. Ты можешь понадобиться.
– Я же не могу просто так сорваться и ехать. – Она постаралась, чтобы этот аргумент прозвучал достаточно веско.
А собственно, почему бы и нет? Она надолго на больничном.
– Скажи хотя бы, в чем дело.
Отец долго молчал.
– Ты помнишь… ты можешь вспомнить, как он был одет в тот день?
В тот день…
– Да…
Она сама одевала Йенса утром того дня. Только потом сообразила, что одела его по-летнему, хотя на дворе была уже осень.
– Короткие штанишки, желтые… и красный хлопковый свитерок, – сказала она. – С Фантомом. Он ему достался от двоюродного брата, знаешь, такие картинки, которые можно переводить утюгом на ткань…
– А обувь?
– Сандалии… Коричневые кожаные сандалии на черных резиновых подошвах. Ремешок на правом оторвался, у большого пальца, на левом тоже еле держался… у него всегда так к концу лета. Я пришила – не покупать же новые, за зиму вырастет…
– Белыми нитками?
– Да, – быстро ответила Юлия и тут же задумалась. – Да… мне кажется, нитки были белые. А что?
– Старый сандалик лежит у меня на столе. Правый. Ремешок пришит белыми нитками… По размеру как раз на пятилетку. Говорю с тобой и смотрю на него.