Мертвецы идут
Шрифт:
Глава пятнадцатая
Наконец-то у Гюнтера появился бритвенный набор, выданный три дня назад вместе с комплектом брони. Случилось это накануне встречи с губернатором и старшими офицерами, но Соресон был уверен, что это просто совпадение. Он соскреб с подбородка остатки пены, сполоснул лицо ледяной водой из облупленного тазика, стоящего в углу казармы, затем тщательно прочистил и сложил бритву, чтобы сохранить остроту лезвия.
Отвернувшись
Он вспомнил, когда последний раз видел свое отражение. Его лицо, свежее, круглое и наивное, отразилось в линзах противогаза сержанта из Корпуса Смерти Крига. Двигатели флаера СПО ревели, сотрясая корпус, деревянную скамейку и кости Гюнтера. Сержант спрашивал, что ему известно о местоположении Арекс. Гюнтер рассказал лишь то, что поведал ему Вебер, притворившись, что лично не знает девушку, но все же опасаясь, что криговец заподозрит обман.
Он ожидал, что сам губернатор встретит его. Но Хенрик, узнав дурные вести, скорбел в одиночестве, и всем было не до Гюнтера, он стал всего лишь еще одним из тысяч беженцев.
Он вспомнил, как решил вступить в Силы планетарной обороны. Вернее, только собирался, когда подтянутый лейтенант схватил его за ворот и потребовал объяснений, почему он не в форме. Пришлось оправдываться тем, что он только что прибыл и не знал о призыве, но искренне собирался влиться в него как можно скорее. Несколько минут спустя, с обритой головой, в тесных ботинках и форме, сидевшей на нем, как на вешалке, Гюнтер Соресон превратился из инспектора шахт в солдата СПО. Впрочем, он не оплакивал эту перемену. Напротив, он повторил свою клятву обязательно вернуться в город и чувствовал, что совершил первый шаг к намеченной цели. И стал сильнее.
Гюнтер вспомнил бесконечные отжимания, подтягивания, четырехкилометровые пробежки и десятикилометровые марши. Ругань охрипших инструкторов — правда, не в его адрес. Гюнтер испытал даже определенную гордость, когда, вопреки словам сержанта-вербовщика шесть лет назад, сейчас оказался одним из самых многообещающих новобранцев. Возможно, это объяснялось тем, что в отличие от большинства он прекрасно понимал, для чего он здесь.
Постепенно Гюнтер изучил воинский устав, стал разбираться в технике и оружии, способах оказания первой помощи, обучился правилам выживания — и тому, как убрать свою койку. Он практиковался с лазганом, хотя своего еще не имел, научился разбирать и собирать его меньше чем за две минуты. Стрелял он сначала плохо, но упорно тренировался на мишенях у подножия холма и в конце концов стал поражать цель двумя выстрелами из трех.
Гюнтер вспомнил, как офицер Корпуса Смерти присутствовал на занятиях по строевой подготовке, глядя на новобранцев холодно и непроницаемо. Вскоре он развернулся и ушел, но на следующий день вернулся с напарником. Еще через два дня сержант-криговец стал помогать в проведении тренировок, сначала просто время от времени давая советы, а под конец уже
С того момента десятикилометровые марши удлинились в два раза, а рюкзаки новобранцев наполнились камнями, заменяющими снаряжение, которого у них не было. Вставали они теперь на час раньше, к очевидному удивлению инструкторов СПО, приходивших заспанными, а ложились — на час позже. Тренировки стали частенько заканчиваться после захода солнца, и Гюнтер привык обходиться четырьмя часами сна за ночь. Он не присоединялся к ропоту, заполнявшему казарму перед отбоем, но и он не мог в полной мере соответствовать предъявляемым новым требованиям.
Криговцы никогда не повышали голоса в гневе. Они говорили тихим размеренным тоном, полным скрытой угрозы, и не церемонились с теми, кто их разочаровал.
— Ты здесь не затем, чтоб воевать со старушками и покалеченными мутантами, — прорычал однажды в ухо Гюнтеру гвардеец Крига в маске. — Теперь из тебя готовят бойца, который будет сражаться рядом с Корпусом Смерти Крига, и я хочу знать, достоин ты такой чести или напрасно расходуешь свою жизнь.
Другой инструктор, обращаясь ко всему взводу Гюнтера, рассказал леденящую душу историю, как в возрасте двадцати лет ему вручили лазган и послали в зараженный радиацией сектор воевать с мутантами. Треть отделения с задания не вернулась. Закончил он выводом, что самые слабые из его тогдашних однополчан все равно в тысячу раз способнее, чем стоящее сейчас перед ним сборище недоразумений.
Однажды утром в казарму вошел сержант и приказал одному новобранцу выполнить сорок отжиманий за плохо почищенные ботинки. Жертвой его оказался дородный мужчина лет тридцати пяти. Хоть он и был вполне способен выполнить требование, однако хроническое недосыпание сделало его раздражительным. Придирка сержанта, очевидно, стала последней каплей. Призывник отказался выполнить приказ, выкрикнув в лицо криговцу все, что о нем думает, и напомнив, что тот не у себя дома. В ответ, не говоря ни слова, сержант выхватил лазпистолет и казнил бунтовщика.
Следующие несколько дней в казарме ходили разные версии насчет того, чем подобное должно закончиться, поскольку известие о случившемся дошло до генерал-губернатора. На какое-то время криговцев в противогазах на тренировках СПО стало куда меньше. Затем полковник Браун объявил, что сержант действовал согласно Уставу, и на этом все кончилось. Криговцы вернулись, и все стало по-прежнему, разве что теперь в казармах после отбоя наступала мертвая тишина.
Гюнтер вспомнил, как изменились теоретические занятия. Теперь большая часть каждой лекции представляла собой зазубривание и заучивание литаний. Гюнтеру объяснили, что его командиры — это и есть Император, поэтому оспаривание приказа есть самый страшный и грязный вид богохульства. Теперь к новобранцам обращались только по номерам и наказывали за малейшее упоминание прежних имен. Гюнтера заставили три раза обежать вокруг космопорта с рюкзаком, набитым камнями, за то, что он беспечно назвал себя «я» вместо «солдат». Еще один — четвертый — круг ему присудили за медленный бег. Когда выяснилось, что некоторые новобранцы успели сдружиться, отряды переформировали, чтобы разделить старых друзей и новых знакомых.