Мертвое царство
Шрифт:
– Что же ты сам ко мне не приехал? – спросил я, пытаясь безоблачно улыбаться. Наверное, получилось плохо, потому что Норелет и не подумал ответить на улыбку.
– Княгиня сама отыскала меня и любезно предложила помощь, – ответил он.
– И ты принял её предложение, конечно. Как можно отказаться? Прекрасная жена и два княжества в придачу. Просто чудесно.
Норелет посерел лицом. Огарёк пересел так, чтобы оказаться напротив него, но Норелет нарочно не смотрел на моего сокола. Конечно, я понимал его: нелегко выдержать жёлтый взгляд зеленокожего юноши, до того странного,
Я перегнулся через стол и сделал вид, что обнимаю Норелета, похлопывая по спине, а сам приблизил лицо к его уху и шепнул так, чтобы Пеплица не слышала:
– Чудесно-то чудесно, только ты наверняка слышал, что своего прежнего мужа она отравила, чтобы единолично править.
Улыбнувшись, я отстранился и с удовольствием посмотрел на Норелета. Он, видать, не был приучен к хитрым разговорам, что обычно ведутся в княжеских теремах, и выглядел теперь до того жалко, что хотелось налить ему киселя послаще и положить на тарелку пастилы: слишком болезненный и несчастный сделался у него вид, хотя я допускал, что это может быть напускным.
– Что бы тебе ни сказал ушлый сокол, подумай хорошенько, верить ли ему или мне, – промурлыкала Пеплица. – Да-да, Лерис Гарх был соколом Страстогора, ты ведь не мог не слышать о Кречете.
– Я помню, – процедил Норелет. Я смотрел на него и гадал, жалеет ли он о том, что ввязался в Пеплицыну игру.
– Ты говорила о своих делах в Царстве, – бесцеремонно напомнил Огарёк. – Этот человек как-то связан с ними?
Пеплица обворожительно улыбнулась, глядя на Огарька, как мне показалось, с искренним женским интересом. Я ухмыльнулся себе под нос: кто-кто, а он тебе точно не дастся, не надейся даже.
– Все мы связаны, – ответила Пеплица. – Но ты прав, молодой сокол. Давайте скорее перейдём к делу.
Она жестом отослала чашников и подавальщиков, чем окончательно разрушила мою надежду на приемлемый ужин. Пришлось довольствоваться пирогом с мочёной брусникой.
– Меня навестили царские гонцы, – продолжила княгиня. – И я бы предпочла вовсе никогда с ними не встречаться.
– Какие они? – жадно спросил Огарёк.
Пеплица усмехнулась.
– Жаждешь рассказов о чужестранцах, юный сокол? Да ты и сам из дальних краёв, почему тебя они так волнуют?
– Я сокол, как ты сама сказала. Что с того, что нездешний? Разве не могу любопытствовать?
Огарёк недовольно дёрнул плечами.
– Можешь, можешь. Они были в железе, соколик.
– В железо для добрых дел не облачаются, – заметил я хмуро.
– Верно. Они и не предлагали хорошего – только то, что принесло бы моим людям страдания и потери.
– Так чего хотели? Не томи, – попросил я.
Пеплица сама налила себе киселя, с удовольствием глотнула и зажмурилась.
– Как я уже упоминала, царь выдумал новую веру. Его церковники сходят с ума и утверждают, будто Золотой Отец и Серебряная Мать – не прародители всем нам, а простые светила, и поклоняться им – удел дикарей. Как вам такое?
Я, сказать по правде, едва не потерял дар речи. Слова Пеплицы звучали настолько нелепо, что я понял: придумать такое просто
– Что сказали твои думские?
– Они пока не знают. Вы первые.
Мне хотелось рассмеяться. За дураков нас держит, что ли? Цену себе набивает? Какой же князь не расскажет всё сперва думе, а уже потом – гостям-соседям? Но, присмотревшись к Пеплице, с удивлением понял, что она не врёт. Это мне не то чтобы понравилось.
– Если так, то выкладывай, что задумала. Задумала ведь? И он, – я кивнул на Норелета, – тоже причастен, я прав?
– Глупец не удержал бы княжество, так что прав. Но сперва не о том. У Царства мощная армия и смекалистые командующие. Они воюют, закованные в железо, и их кони тоже носят доспехи – не лёгкие кожаные, как у нас, а такие, что сминают любой пеший строй. Ты не хуже меня знаешь, что, миновав Перешеек, они упрутся в границы Средимирного и Холмолесского, только мой Коростелец – на равнине, а твой Горвень – за тёмными лесами. Армия сначала возьмётся за Средимирное, а потом придёт ко всем остальным.
– Новая вера требует крови? – не понял я. – Гонцы так и сказали, что царь жаждет войны?
– Царь жаждет наших угодий, а вера и неверие – лишь прикрытие.
Я шумно выдохнул и откинулся на спинку стула. Пироги мне не понравились – слишком сладкие, как и всё на столе у Пеплицы, так что надежду насытиться я уже похоронил. Зайдём с Огарьком к псарям, там-то точно угостят ореховым хлебом и куском копчёного мяса.
– Чтоб ему провалиться.
– Согласна.
Норелет молчал каким-то хитрым гнетущим молчанием – словно артист, ожидающий своего часа на выступлении потешного балагана. Затаился, ожидал, когда Пеплица позволит ему выйти на передний план.
– Я знаю, что ты встречался с сахгальским тхеном. Чего он хотел?
Из моего горла вырвался смешок.
– Не поверишь, княгиня. Наших земель и их даров. Быть может, в иные времена он подружился бы с царём.
Пеплица склонилась над столом, жадно приоткрыв губы. Будь мы одни, я бы подумал, что она снова попытается меня соблазнить.
– Так может, дадим ему то, что он хочет?
Я не понял сперва, что она говорит серьёзно.
– Приведи степняков, Лерис. Царские войска всё равно нагрянут, а степняки помогут нам отстоять Княжества.
Я качнул головой.
– Тушить огонь маслом – плохая затея, Пеплица. То, что ты задумала, очень опасно. Ты не видела тхена Алдара и не говорила с ним, а он, уверяю, коварен и дик. Если в Царстве и считают нас дикарями, то степняки стократ необузданнее нас.
– Так воспользуемся этим. – Пеплица заговорила с таким жаром, что я понял: сейчас спорить с ней бесполезно, пускай поостынет, поверит ненадолго, что её речи имеют смысл. – Пообещаем степнякам и меха, и охотничьи угодья, и что они ещё пожелают, но лишь после того, как они помогут нам одолеть царские армии. Дикарям не тягаться с людьми в железе, многие полягут, а остатки тхеновых войск мы сами загоним обратно в степи. Соглашайся, Лерис. Поговори с тхеном ещё раз и будь учтив.