Мертвое Царство
Шрифт:
«Милосердный умеет воскрешать людей».
Загадочные истории о старшем брате Ферна, который тоже мог поднимать мёртвых.
Моя ворожба, не нашедшая верного пути, и моя работа падальщицы, которая могла привести к чему-то новому.
Запели перезвонцы – печально, нежно, будто закапали девичьи слёзы. Вместе с ними заголосили и плакальщицы, бряцая поминальными колокольчиками и музыкальными инструментами из тонких металлических трубок. Могильник наполнился нежным напевом, светлым, скорбным и безутешным.
На
– Зачем тебе деньги? – спросил отец.
– Мне нужно на Перешеек.
Отвечая так, я рисковала: отец мог бы схватить меня, привести в особняк и запереть в комнате. Семья Лариме лишилась главного наследника, и больше не удастся спускать всё с рук взрослой дочери, выбравшей работу падальщицы и живущей на чердаке. Но я боялась, что честный ответ вызовет ещё больше вопросов. Тридцать ликов на картины и рисунки с невозможными существами? Тем более я уже не была так уверена, что снова откажу Ферну, если он попросит отправиться в путешествие, так что почти не солгала отцу.
– Я пришлю тебе завтра. Обещай вернуть через два семиднева.
– Обещаю.
В тот день мы больше не разговаривали с отцом. Я быстро выбралась из толпы, когда поняла, что задыхаюсь. Грудь сдавливали горе, страх неизвестности и безграничная, невыносимая грусть по всему, чего я в одночасье лишилась. Один глупый выстрел – и у меня больше не было ни брата, ни любовника, ни уверенности в будущем, а у Царства не стало военачальника. Я выбежала на улицу, в торговый квартал, и от запахов пирогов и печёных яблок к горлу подкатила тошнота.
Я прислонилась спиной к каменной кладке дома. На лбу выступила испарина – быть может, у меня поднимался жар. Я не видела Лагре в святилище, не попрощалась с ним, не знала, жив ли ещё Аркел и когда его казнят… Сама не отдавая отчёт в своих действиях, двинулась в сторону городской тюрьмы. Навстречу текли люди: возбуждённые, радостные и праздные, словно случилось что-то прекрасное. Я не вслушивалась в обрывки их разговоров, уши будто заложило ветошью, но чувствовала, что причина их радости не может так же обрадовать меня. Что любят простолюдины? Ярмарки, представления и казни.
Не помню, как добралась до крепости-тюрьмы. Конечно, никто не пустил бы меня к убийце, осуждённому на смерть. Я и не пыталась войти, остановилась перед каменной стеной.
У ворот стояла повозка-клетка для заключённых, вокруг выстроились стражи с мушкетами и копьями, их лица скрывали капюшоны и маски,
В клетке сидело четверо. Не знаю, чем провинились трое из них, но Аркела я узнала, пусть и не сразу. Он сидел, забившись в угол, бледный, уставший и вовсе не такой, каким я привыкла его видеть. Светлые волосы свалялись и потемнели от грязи, узкое лицо вовсе не казалось привлекательным. Аркел был жалок.
Он не видел меня, а я не стала привлекать к себе внимание. Что бы нас ни связывало, какие бы чувства я ни испытывала к Аркелу, он убил моего брата, и это перевернуло всё, что было между нами. Я смотрела на Аркела и других приговорённых и ощущала, как пустота в груди разрастается, готовится поглотить меня целиком. Если бы я осталась дольше, то просто задохнулась бы.
Будто во сне. Не со мной и не я. Развернувшись, протиснулась обратно через толпу, едва дыша. Грудь снова сдавило, и только выбравшись на безлюдную улицу, я поняла, что по лицу текут слёзы.
Куда я могла пойти? Либо напиваться, либо к Ферну. Я выбрала второе, отчасти питая наивную детскую веру в то, что святилище подарит облегчение.
Я бежала до колющей боли в боку, а в мыслях вертелось: Аркела повесят, конечно же, повесят, и его труп будет висеть на площади до тех пор, пока не останутся одни кости, обтёсанные ветром, обклёванные вороньём. Царь давно запретил четвертование из-за излишней кровавости этой казни, но я была уверена, что толпа хотела бы для убийцы военачальника именно такого исхода.
Ферн будто ждал меня. Я упала ему на грудь, едва дыша и совершенно не понимая, что со мной происходит. Рука Ферна опустилась мне на затылок, и только тогда я по-настоящему расплакалась.
– Тише, тише, – шептал Ферн. – Пошли ко мне.
Я просто позволила себя вести. Не помню, как мы прошли по залу святилища, как завернули в коридор и прошли к келье. Ферн усадил меня в кресло и сунул в руки чашку с горячим вином. Я пила, а он внимательно смотрел, чуть склонив голову, как хищная птица в ожидании гибели раненого животного.
Это не мой город, больше не мой. Ходить по улицам и бояться завернуть за угол, нечаянно наткнуться взглядом на виселицу с телом Аркела – я бы не вынесла этого. Пусть я не могла сказать, что любила его со всей силой, на какую способна, но всё же такое зрелище не перенесла бы. Более того: всё, что связано с Аркелом, напомнило бы мне о нелепости смерти Лагре и моём пошатнувшемся положении.
– Я была у антиквара, – прохрипела, крепче сжимая чашку, успокоительно-горячую и шершавую. Сказала и сама удивилась: мне показалось, будто после встречи со Штилем прошло много-много времени. Странно: сама смерть Лагре не выбила меня из колеи так, как погребение и вид приговорённого Аркела в клетке.