Мертвятник 2.0. По ту сторону реальности
Шрифт:
[7] Аут — сленговое название класса «Отверженный», на транслекте «Autkact» (соответствует классическому американскому «Outcast»).
[8] БО — сленговое название женского класса «Кровавая Орхидея», на транслекте «Blady Orcid» (соответствует классическому американскому «Bloody Orchid»).
[9] ПВ — сленговая аббревиатура от название класса «Воитель Равнин», на транслекте — «Plainc Varior» (соответствует классическому американскому «Plains Warrior»).
[10] Фог — сленговое название класса «Лесная Гвардия», на транслекте Forect Guart (соответствует классическому
[11] Сов — сленговое название класса «Искатель Пути», на транслекте «Ciker o'Vay» (соответствует классическому американскому «Seeker of the Way»).
[12] Имеется ввиду игра в одиночку, без группы.
[13] Вившот («vivshot» на транслекте) — мгновенный снимок картинки, воспринимаемой зрительным аппаратом в настоящий момент. В физическом мире делается при помощи модернизированного импланта типа НК, в Реальности Докинза существует аналогичный программный функционал.
[14] Кин (трансл. «kin») — универсальная цифровая валюта Полисов, также используется для экономических взаимодействий в Реальности Докинза. Производное от «koin», что с транслекта переводится как «монета» (классическое американское «coin»).
[15] ПС (сленговое «пэс») — материал на основе синтетических полимеров и высокоуглеродистой стали. Обладает исключительной прочностью, устойчив на излом, потенциально вечен. Название на траслекте PC — аббревиатура от «plactik» и «stal'», что в переводе означат «пластмасса» и «сталь» (соответствует классическим американским «plastic» и «steel»).
Глава 2. Килоджоули наших душ
Глава 2. Килоджоули наших душ
Дима глубоко затянулся и выпустил сизую струю дыма меж едва приоткрытых губ. Он смотрел вдаль, сквозь неоновый полумрак, на прибрежные районы, терявшиеся в нескончаемой ночи, которая пахла пеплом и разогретым металлом. Набережной не было, там раскрошившийся асфальт, заваленный горами мусора и нечистот, плавно переходил в едва колышущийся полог отравленной воды. Густой серебристо-белой воды, напоминавшей ртуть. Ее нельзя было пить, и касаться ее тоже не стоило.
С такого расстояния Дима не видел воду, но знал ее цвет и запах, как знал цвет и запах белесой клубящейся темноты в двухстах метрах у себя над головой, прямо под индестрактовыми[1] перекрытиями. Он знал тут все, включая тайные тропы через заброшенные вентиляционные короба и древние транспортные системы, которые сломались еще до его рождения, но никто их так и не починил. Он знал это, потому что вырос тут, на южной окраине Нижнего Города.
Но сейчас он стоял на балконе своей квартиры и здесь, на высоте тридцать третьего этажа, было удивительно прохладно, а совсем не так жарко и душно, как внизу. Как везде в Нижнем Городе. И даже извечная морось не доставляла проблем — она просто не проникала через дельта-щиты[2], синеватые полусферы которых прикрывали балконы и окна домов с юга по всему Побережью. Их выставили семь лет назад, когда воздушные массы, приходящие с Моря Грина (в народе — Море Дерьма) стали выдавать больше 85 ИЗА[3].
Леха говорил, что в Верхнем Городе показатели вдвое ниже. Дима часто бывал там в последнее
Родители Димы были того же мнения. Он уговаривал их ни один год, и все, чего добился — они перебрались к Хай-Плазе, где он купил им новое жилье. Что ж, там хотя бы не стреляли по ночам.
— По ночам, — буркнул Дима себе под нос, его губы исказила жестокая улыбка. По каким, к черту, ночам? В Нижнем Городе всегда ночь, и покрывало смога, как бледный саван смерти. И всегда этот низкий, едва различимый гул на самой границе слуха.
Этот гул, которого не может быть, — он еще в детстве ощущал его каким-то шестым чувством. Он — да, его отец — нет. Зато дед… дед, лежа на смертном одре в их пропахшей плесенью однушке на первом этаже фабрики, перестроенной под жилой дом, подозвал к себе внука и спросил:
— Ты слышишь его? — он смотрел слепыми выцветшими глазами, но, казалось, четко видел маленького Диму. Маленького мальчика, для которого мир был полон чудес и уж точно не так плох, как о нем говорят взрослые.
Мальчик медленно кивнул. Он действительно слышал.
— Это шепот механического демона из камня и стали, — продолжал дед. Понимал ли он в тот момент, с кем говорит? Едва ли. — Этот демон… он ведь питается нами, ты понимаешь? Он отдает нам киловатты своего сердца, а в ответ забирает наши души — килоджоули наших душ. Вот только души людей не вечны, а сердце демона… Его сердце — это все вокруг. Поэтому его не победить.
Он много говорил перед смертью, дед Андрей. Дима почти ничего не помнил, только этот странный эпизод и еще кое-что. Они тогда жили в двух кварталах южнее, где дед вырос. Он рассказывал, что когда был маленьким, на углу улицы Лебедева и 8-й линии, прямо перед их домом, стояла трансформаторная будка.
— Трансформаторная будка, — дед усмехнулся и надсадно закашлялся, сплюнув кроваво-желтый сгусток в грязную тряпку, зажатую в сухом дрожащем кулаке. — Ты таких и не видел! Их еще до твоего рождения заменили на войд-компенсаторы[5]. Так вот будка, трансформаторная. Она гудела точно также. Теперь будки нет, но город продолжает ей вторить. Так громко, что никто уже не слышит.
Бредил ли дед перед смертью? Несомненно. Но не в тот вечер. Потому что Дима слышал его — гул трансформаторной будки. Слышал то, чего не может быть, потому что таких будок давно нет, а ВРУ работают беззвучно. Но он слышал! Возможно как раз потому, что это — его дом. Все это — он посмотрел вниз и право, где в тусклом мерцающем свете виднелось то самое здание перестроенной фабрики, где они когда-то жили.
Все это…
Череп на пятаке просит десятку, ибо, братан, трубы горят — жесть! Шарон, забравшись на соседнюю высотку, показывает голую задницу пролетающим мимо ап-карам[6], и смеется так искренне, что нельзя не улыбнуться в ответ. Толик и Жека — точно, как в песне, вечно молодые, вечно пьяные. Но они не бухаю, они давно подсели на джей-джей[7], и это хуже.