Мертвые незнакомцы
Шрифт:
И это всегда несчастные случаи.
Она выглядит уязвимой, думает Воорт, и она такая красивая.
Интересно, кто это ее ждет? Интересно, есть ли у нее парень?
«О нет. Не надо снова», – думает он.
Что там Микки говорил о влечении третьей степени?
Глава 6
– Это будет нечто, – говорит Микки. – Смотри на левую сторону экрана.
Время – три часа дня, день – следующий, но Мичум еще не позвонил. Воорт весь день старался сосредоточиться на работе: на папках и отчетах на столе, – несмотря на дурное предчувствие. Сейчас
– Сантос прислал видеокассету, – объясняет Микки. – Трое парней в синем, которые прячутся за «шевроле», – чикагские копы.
На экране – зернистое черно-белое изображение, похожее на старый фильм о войне. Надвигается толпа; люди идут цепью, взявшись за руки. Их пение становится все громче, бросая вызов стоящему наготове полицейскому кордону.
– Шестьдесят восьмой год, – говорит Микки. – Добро пожаловать на Национальный съезд демократической партии.
Демонстранты – в основном молодые люди лет восемнадцати – двадцати, одетые с нарочитой небрежностью – по моде того времени, когда культивировался образ антипроцветания: рваные джинсы, крашенные «узлами» футболки, кожаные жилеты с бахромой, сандалии и бусы. Волосы мужчин спадают на спины или завиты в стиле «афро» – даже у белых. На головах красные «пекинские» повязки, иногда с надписями вроде «Нет войне».
Над толпой плывет лозунг «К черту полицейских свиней!».
– Мы свиньи, пока твою сестру не изнасилуют, – фыркает Микки. Он ненавидит любые формы нарушения общественного порядка.
Звонит телефон, и Воорт с надеждой хватает трубку, но это не Мичум. Журналист из «Дейли ньюс» спрашивает об утреннем аресте таксиста за вчерашнее убийство женщины в Гарлеме.
– Мы не даем информацию, пока не извещены ее родные. Они в отъезде, – отвечает Воорт, а на экране телевизора из толпы летят кирпичи, с силой ударяя в щиты чикагских копов. – За всей информацией обращайтесь в отдел по связям с общественностью.
– Воорт, они вечно переливают из пустого в порожнее. Скажите по крайней мере, было ли это преступлением на расовой почве?
– Это было преступление на сексуальной почве.
Вешая трубку, он смотрит, как человек, держащий дергающуюся камеру, отступает перед толпой и ныряет за полицейский кордон, так что теперь протестующих видно из-за двух рядов шлемов и концов дубинок.
– Почему ты мне это показываешь? – спрашивает Воорт.
– Сантос хотел, чтобы мы посмотрели на Чака Фарбера. Вон парень слева размахивает бутылкой коки.
Телефон звонит снова. Микки нажимает кнопку паузы, и двинувшиеся вперед полицейские замирают.
– Конрад? В Гарлеме просто отлично. – Главный детектив Нью-Йорка Хью Аддоницио не считает нужным представляться. – Чисто сработано.
На экране лица полицейских кажутся такими же искаженными ненавистью, как и лица демонстрантов.
– Хью, этот тип оставил кучу отпечатков, поехал домой, улегся спать и сам открыл дверь, когда мы постучали.
– Радуйся, что все так просто, – хмыкает Хью. Недавно он объявил, что собирается на пенсию, и по всему управлению висели извещения о прощальном банкете в Куинсе. – В общем, в твоем распоряжении двадцать минут. Комната для журналистов. Сделаешь официальное сообщение. Семья
Изображение на экране снова оживает, и Чак Фарбер поворачивается и бежит. У него тощая бородка, прямоугольные очки в тонкой оправе и бандана, которая с трудом удерживает длинные волосы, рассыпающиеся по плечам расстегнутой рубашки военного образца, под которой видна футболка с изображением хиппующей рок-группы. Бандана, вместо того чтобы придать ему грозный вид, скрадывает лет пять, так что он выглядит тринадцатилетним подростком.
– Вот бездельник, – говорит Микки.
Воорт качает головой, думая о своем.
– Странные были времена. Чак Фарбер ходил на демонстрации, а отец Мичума воевал во Вьетнаме.
На экране начинается драка.
– Мы с Мичумом часто рассматривали фотографии, которые он присылал. Мы наряжались и играли в войну. В доме было столько военного барахла, что хватило бы экипировать целую армию. Мне приходилось надевать абажур, похожий на вьетконговскую шляпу, и хипповские сандалии. Я был комми. И всегда проигрывал.
– Что случилось с его отцом?
– Погиб, наступив на мину. А брат Мичума Ал был морпехом. Он взлетел на воздух вместе со штабными казармами в Бейруте во время теракта. Похороны были ужасные.
– Господи. Звонит телефон.
– Мичум – последний оставшийся в живых мужчина в семье, – заканчивает Воорт, снова хватая трубку.
На этот раз звонит Хейзел из компьютерного отдела. Ей было восемь лет, когда американская армия освободила ее из немецкого концлагеря в конце Второй мировой войны. Ее родные не были евреями, но нацисты считали иначе. Она до сих пор говорит с акцентом.
– Ни один из тех людей, имена которых ты мне дал, не состоял на военной службе. Ни один из них не подвергался аресту. А доктор Джилл Таун никогда не нарушала даже правил парковки.
– В нашем городе это может означать одно, – комментирует Воорт. – У нее, вероятно, нет машины.
– Ой-ой, – говорит Микки, не отрывающийся от телевизора, – наши поддают им!
На экране людские цепи смешались. Полицейские в штатском, на которых вначале указывал Микки, окружили Чака Фарбера. Поднимаются и опускаются дубинки; мальчишка свернулся в клубок на траве, прикрывая голову.
Разумеется, в начале карьеры Воорт и Микки, как и все новички, изучили «сдерживание массовых беспорядков». Они надевали тяжелые защитные жилеты и наколенники. Они учились обращаться с электрическими дубинками. Вместе с другими полицейскими они выстраивались в живую цепь и согласованно шагали к переодетым в штатское полицейским, которые в тот день играли роль бунтовщиков. «Бунтовщики» кричали Воорту и Микки: «Детоубийцы!» Использовали они и термины на иностранных языках, которые звучали еще хуже.
Некоторые копы настолько увлекались игрой, что начинали драться. Микки и один из «протестующих», новобранец по фамилии Макмиллан, в конце концов покатились по земле.
– А что бы ты сделал, если бы какой-нибудь козел швырнул в тебя кирпичом? – спрашивает Микки, пока Воорт смотрит, как люди в штатском надевают на Чака Фарбера наручники и, заломив руки, тащат к полицейскому фургону. Лицо его залито кровью. Уже у самого фургона Фарбер взбрыкивает, и один из копов, пошатнувшись, хватается за живот.