Мертвые возвращаются?..
Шрифт:
Нынешнее дело с самого начала было другим. Мне не грозила опасность забыть о Лекси, и не потому, что я носила с собой фотоснимок-напоминание, который ставила перед собой каждый раз, когда чистила зубы или мыла руки. С той самой секунды, когда я только вошла в ту сторожку, еще до того, как увидела ее, все было завязано на ней. Впервые случилось так, что я постоянно забывала не о жертве, а об убийце.
А если это самоубийство? Мысль пришла столь внезапно и ударила с такой силой, что я едва не свалилась с подоконника — продавив стекло, туда, в холод. Если убийца настолько невидим, если в центре всего дела постоянно только она, Лекси, то не потому ли, что никакого убийства не было? В секунду просветления я увидела все с такой ясностью, словно сцена во всем тошнотворно замедленном ужасе
Секундой позже, однако, в голове прояснилось, дыхание пришло в норму, и я поняла — все это чушь собачья. Нет, будь оно так, это многое бы объяснило — истерики Джастина, подозрительность Дэниела, озлобленность Рафа и то, что тело передвигали, и вывернутые карманы. Сколько раз мы все слышали о случаях, когда люди шли на подлог, разыгрывали самые невероятные спектакли с единственной целью: снять с любимых и близких клеймо самоубийцы. Но тогда зачем оставлять ее там одну на всю ночь? Объяснений у меня не было. К тому же женщины обычно не убивают себя ударом ножом в грудь. И главное, оставался неоспоримый факт: Лекси — даже если случилось нечто, рассорившее ее со всем на свете (с домом, друзьями, жизнью), — была не из тех, кто спешит наложить на себя руки. С собой кончает тот, кто не видит выхода. Насколько мы успели понять, у Лекси никогда не бывало проблем с запасными путями.
Внизу негромко напевала Эбби, чихал Джастин — резко, отрывисто, будто лаял, кто-то выдвигал ящики. Уже лежа в постели и засыпая, я вспомнила, что так и не позвонила Сэму.
Глава 8
Как я пережила ту первую неделю, сама не знаю. Стоит лишь вспомнить — и хочется вгрызться в нее, как в самое красное в мире яблоко. Пока убойный отдел занимался широкомасштабным расследованием, пока Сэм терпеливо отрабатывал версии о причастности к делу местного сброда, а Фрэнк пытался обрисовать ситуацию парням из ФБР, рискуя сойти за сумасшедшего, мне не оставалось ничего другого, как жить обычной жизнью моей героини. Меня переполняло радостное, беззаботное, отчаянное ощущение, словно школьницу, решившую забить на занятия в лучший весенний денек, и знающую, что в это время ее класс препарирует лягушек.
Во вторник я вернулась в колледж. Хотя возможностей облажаться имелось огромное количество, я ждала этого дня с нетерпением. Мне всегда нравился Тринити-колледж. В его благородном сером камне, красном кирпиче, булыжной мостовой — несколько веков истории. Проходя по Фронт-сквер, невольно ощущаешь незримое присутствие минувших поколений школяров, чувствуешь, как и твой невидимый след добавляется к эфемерному архиву, чтобы сохраниться в нем навсегда. Наверное, я бы тоже, как та четверка, превратилась в «вечного студента» — если бы какая-то сволочь не решила, что мне не место в колледже. Вместо этого — возможно, именно из-за той самой сволочи — я стала работать в полиции. Мне нравилось думать о том, что вот теперь цикл завершился, что случившееся вернуло меня сюда — востребовать несправедливо утраченное. Меня переполняло ощущение некоей отложенной победы, одержанной вопреки всем обстоятельствам.
— Имей в виду, — сказала Эбби, пока мы тряслись по дороге в машине, — что по колледжу ходят самые невероятные слухи. Одни говорят о сорвавшейся сделке с «коксом», другие — что ты из-за денег вышла замуж за какого-то нелегального иммигранта и пыталась его шантажировать, третьи — что тебя отделал бывший бойфренд, только что вышедший из тюрьмы, куда угодил по твоей же милости за то, что тебя избивал. В общем, я предупредила.
— Скажу больше, — добавил Дэниел, объезжая похожий на танк джип,
— Еще не решила, — улыбнулась я. — Может, скажу, что я тайная наследница царского трона и пострадала от рук других претендентов. Вот только насчет трона еще не определилась. Похожа я на одну из Романовых?
— Определенно, — оживился Раф. — У них у всех был скошенный подбородок. Так что сойдешь.
— Только без гадких намеков, не то я всем расскажу, что это ты бегал за мной с ножом, накачавшись всякой дрянью.
— Не вижу ничего смешного, — буркнул Джастин.
Свою машину он не взял; по всей видимости, они решили держаться вместе, хотя бы сейчас, так что он сидел на заднем сиденье вместе со мной и Рафом, подушечками пальцев снимал пылинки с бокового стекла, после чего вытирал руки носовым платком.
— Да уж, — произнесла Эбби, — на прошлой неделе нам точно было не до смеха. Но теперь, когда ты вернулась… — Обернувшись, она наградила меня улыбкой. — Грудастая Бренда спрашивала у меня — ну, ты знаешь ее заговорщицкий шепоток, — правда ли, что — цитирую — «они там малость заигрались». Я ее просто послала, а теперь вот думаю: может, стоило ее порадовать?
— Что меня больше всего поражает в ней, — сказал Дэниел, открывая дверцу, — так это ее уверенность в том, что мы что-то утаиваем. Посмотрел бы я на нее, окажись она на нашем месте!
Мы вышли из машины, и я впервые поняла, что именно имел в виду Фрэнк, говоря об отношении этой четверки к чужакам. Мы шли по длинной дорожке мимо спортивных площадок, и я чувствовала, как в их поведении что-то меняется. Изменение едва уловимое, но отчетливое — так вода у вас на глазах превращается в лед: они придвинулись друг к другу, сомкнули ряды и теперь шагали нога в ногу, плечом к плечу, с гордо поднятой головой, развернув плечи, с бесстрастным выражением на лицах.
Когда мы наконец достигли учебного корпуса, в котором расположен гуманитарный факультет, они уже представляли собой прочную баррикаду, твердую как алмаз. Всю ту неделю в колледже, каждый раз, стоило кому-то любопытному бросить в мою сторону пристальный взгляд или завести разговор — обычно во время перерывов, когда мы, взяв чай, собирались вместе почитать газеты, — как вокруг меня этакой римской «черепахой» — не хватало только щитов — вырастали четверо друзей. Четыре пары невозмутимых, немигающих глаз в упор смотрели на назойливого нахала до тех пор, пока тот не ретировался. Главной проблемой оставались ходившие по колледжу слухи; даже грудастая Бренда, которая в один прекрасный момент нависла над моим рабочим столом, в конце концов спросила, не найдется ли у меня запасной ручки.
Диссертация Лекси оказалась куда интереснее, нежели я полагала. Та обрывочная информация, которой снабдил меня Фрэнк, касалась в основном сестер Бронте, сумасшедшей Керрер Белл, спасавшейся от скромницы Шарлотты. Не самое приятное чтиво в данных обстоятельствах, но вполне ожидаемое. То же, над чем работала Лекси незадолго до смерти, оказалось куда увлекательнее: Рип Корелли, автор знаменитой «Она привыкла сражать наповал», на поверку оказался библиотекаршей из Огайо по имени Бернис Мэтлок, особой высоконравственной, однако строчащей в свободное от работы время низкопробное, бульварное чтиво. Мне определенно начинало нравиться то, как у Лекси работала голова.
Меня беспокоило, как бы ее научный руководитель не потребовал от меня чего-то такого, что не лишено академического смысла, — уж кем-кем, а дурой Лекси не была: ее опус показался мне толковым, оригинальным и хорошо продуманным, — я же много лет не бралась за перо. В общем, встречи с научным руководителем я боялась как огня. Студенты, у которых Лекси вела занятия, разницы не заметили бы — когда тебе восемнадцать, те, кому за двадцать пять, неотличимы друг от друга и от стенки тоже. Тот же, с кем она кучу времени проводила в беседах с глазу на глаз, вполне мог заподозрить неладное.