Мертвый эфир
Шрифт:
Или взять Селию и меня. Не доказано.
Я так и не дождался ни обещанного пакета, ни телефонного звонка. Вместо этого мы решили начать видеться прилюдно. Для первого раза Селия предложила встречу в Британском музее, в зале нереид [136] . Это произошло в марте. Мы как бы невзначай натолкнулись друг на друга прямо перед огромным белым сооружением, возвышающимся подобно величественному памятнику эпохе колониального грабежа. Обменялись взглядами, кивками и рукопожатиями, а затем прогулялись до расположенного здесь же, в музее, кафе. Она спросила, как я, а я ответил, что понемножку прихожу в себя. Она извинилась за поведение мужа, который так сильно меня ударил, а я попросил меня простить, что явился с визитом без приглашения хозяев. Мы говорили
136
Зал, в котором экспонируется «Памятник нереид» — монумент ионийского стиля, созданный в конце V — начале IV в. до н. э. в городе Ксанфе, Ликия (Малая Азия). Это был новый для своего времени тип здания, соединявший в себе надгробие, мавзолей ликийского властителя, памятник в честь его военных побед и храм морских нимф нереид.
Мы стали встречаться чаще, это продолжалось всю весну и все лето, бракоразводный процесс потихонечку продвигался, мистер Мерриэл почти не покидал Амстердама и занимался делами оттуда, а его новая любовница просто цвела.
На людях мы встречались в качестве друзей. Наедине, что случалось реже, — в качестве любовников, каковыми всегда и являлись.
Однажды в июне, когда мы выходили из бара, Селия поцеловала меня в щеку, а на следующей неделе слегка коснулась губами моих губ, выходя из такси, на котором я подвез ее домой после ужина в ресторане. Спустя две недели мы танцевали в «Крути» и при этом целовались уже открыто, а затем, перейдя в «Ретокс», продолжали целоваться в полутемном закутке, где стоял наш столик. И только в конце июля она пришла ко мне на «Красу Темпля» и осталась там; так я впервые провел с ней всю ночь и наконец смог проснуться с нею утром в одной постели. При этом мы ни разу не заметили, чтобы за нами кто-то следил. Но кто знает — лучше было не рисковать.
Я до сих пор побаиваюсь, что однажды Мерриэл очнется и неким образом осознает, что мы с Селией были любовниками еще в те времена, когда он это лишь смутно подозревал, и захочет, хоть с опозданием, отомстить, однако Селия, кажется, остается на сей счет совершенно спокойной.
— Джон считает меня чересчур правильной и даже повернутой на честности, — сказала она мне, — То, что я заплатила уволенной им горничной и увиделась с тобой, чтобы извиниться за его поведение, кажется ему лишь забавными симптомами моей болезненной, маниакальной привязанности к его особе. Он думает, я встречаюсь с тобой, чтобы досадить ему, намеренно или подсознательно претворяя в жизнь его неоправдавшиеся подозрения, и все лишь для того, чтоб его наказать. Он верит, будто происходящее между тобой и мной на самом деле касается только нас с ним, это тешит его самолюбие. Он, стало быть, полагает, будто я обманываю саму себя относительно мотивов, побудивших завязать с тобой отношения, и это ему даже нравится.
Я нахмурился:
— Ты уверена, что все так и есть?
— Ну разумеется. Я легко могу проследить его мысли и знаю, как повернуть их в ту сторону, в какую мне нужно.
Я обдумал ее слова, и в мою голову закралось страшное подозрение:
— Надеюсь, ты не умеешь делать того же со мной, правда?
Селия негромко засмеялась, пожала мне руку и сказала:
— Как ты мог подумать?
Мне так и не удалось получить от нее определенного ответа.
Как бы то ни было, нам, похоже, действительно больше ничего не грозит, но кто знает… Не доказано.
Другой причиной моего беспокойства стало то, что нашим с Селией отношениям неизбежно предстояло очень сильно измениться, поскольку прежде мы как пара являлись страстными любовниками и ничем больше, эдаким двуединым сексуальным отклонением от нормы, чудом природы, прекрасным и редким, способным, возможно, существовать лишь в изысканной тепличной атмосфере эпизодически следующих один за другим гостиничных номеров, благоухающих запахом лилий, но абсолютно непригодным к иной жизни, к повседневности
Так, например, Селия выяснила, что я храплю, если крепко выпью, а затем усну на спине (уверен, это далеко не единственное из ее открытий, но она поделилась со мной только этим). Я же, со своей стороны, узнал, что моя подруга, как бы она ни старалась удержаться, все равно начинает тараторить на просторечном мартиникском диалекте французского, стоит ей встретиться с кем-то из родственников или заговорить с ними по телефону. И да, вот еще: когда она однажды подхватила простуду, то оказалась совершенно несносной — была мнительной и ныла, как мужчина. А потом оправдывалась тем, что практически никогда не болеет и раньше не имела возможности к этому привыкнуть. Вот, пожалуй, и все. Ну и еще эта ее бредовая идея о параллельных мирах и о второй Сели. Двадцать восьмая годовщина ее земного существования как пришла, так и ушла, без каких-либо заметных или хотя бы видимых перемен, и Селия, похоже, в глубине души оказалась этим разочарована, день-два смутно переживала сей факт, пребывая в рассеянном настроении, но затем как бы стряхнула с плеч подобные заботы и стала спокойно жить дальше, позабыв о прежних теориях.
— Как ты могла так легко от них отказаться? — запротестовал я, — Как ты решилась вот так, запросто, выкинуть их из головы? Я думал, ты действительно глубоко веришь во всю эту ерунду!
Селия лишь пожала плечами.
— Думаю, решающее событие, послужившее поворотным пунктом, просто случилось раньше, чем я ожидала, — объяснила она, хмуря брови, — Все произошло в том подземном гараже. Должно было выпасть на день рождения, а вышло не так. Событие было чересчур сильным. Оно подтолкнуло и сильно исказило ход вещей, — Она кивнула, словно что-то решив для себя окончательно, и лучезарно улыбнулась, — Да, именно так.
Я покачал головой.
Ирония судьбы заключалась в том, что сны и кошмары, в которых уже я сам оказывался по другую сторону судьбы, теперь начали посещать меня, и предо мной представали жуткие видения самого себя, ковыляющего в ином мире на костылях, я был там конченый человек, и Селию больше никогда не встречал; иногда же я просыпался, судорожно втягивая воздух, ибо только что наблюдал во всяких видах собственное разлагающееся тело, вернее комок гниющей плоти, свернувшийся в позе эмбриона в глыбе застывшего бетона внутри упаковочного ящика, лежащего на дне Темзы где-то в ее низовьях.
Так или иначе, Сели до сих пор полагала, что в этом раздвоенном состоянии была она, ранее. Итак, кто же из нас попал в тенеты множественности миров? Один из нас? Оба? Или вообще никто?
Лично я кликнул бы третий вариант, но кто знает, как все обстоит на самом деле, черт побери.
Не доказано — можно сказать и так.
Я никогда больше и близко не подходил к дому на Эскот-сквер. Селия ночевала на борту «Красы Темпля» раз в неделю. Мы с Крейгом опять стали друзьями, хотя начинать пришлось как будто заново. Эмма, пожалуй, отнеслась к случившемуся спокойней всех. Никки вызнала о происшедшем между мной и ее мамочкой и одарила меня таким огненным, яростным взглядом, какого я не забуду до конца дней.
— Кен, — сказала она, смягчаясь и печально покачивая головой, — ну что ты за человек?
Они все считают, что Сели замечательная. И Эд с ними согласен. Увидев ее в первый раз, он немедленно заявил:
— Остафь ево. Буть моей. А фсех остальных я брошу. Причем нафсегда. Наверно.
Селия улыбнулась:
— Должно быть, вы Эдвард. Вот мы и познакомились.
Поздней, тем же вечером, когда я знал, что она не слышит, я спросил его:
— Ну, как она тебе? Думаешь, стоит ею заняться всерьез?