Мертвый сезон. Конец легенды
Шрифт:
Именно поэтому даже на предварительном слушании дела в суде первой инстанции обвинение вел сам генеральный прокурор. Защитник Лонсдейла сказал ему, что не помнит ни одного подобного случая в прошлом. Чтобы прикрыть допущенную контрразведкой ошибку, и была привлечена «тяжелая артиллерия» в лице «сэра Устрашающего». В своей вступительной речи генеральный прокурор сделал главный упор на найденные у Лонсдейла шифры и оперативную технику, хотя хранение подобных предметов само по себе не является преступлением. Нетрудно было догадаться, что прокурор делал ставку на западную прессу, рассчитывая, что газетные статьи и фотографии заранее настроят общественное мнение и, главное, будущих присяжных заседателей против обвиняемых. И пресса действительно подняла невероятную шумиху. Сам «сэр Устрашающий», как видно, ничего не имел против — шумное дело служило ему дополнительной рекламой. А реклама нужна не только товарам, но и прокурорам.
В свое время суперинтендант Смит уверял
А тогда в завершение слушания дела судья вынес решение о передаче его на рассмотрение в Центральный уголовный суд «Олд Бейли», как его прозвали в Англии по названию улицы, где он расположен.
Защитник сказал, что процесс начнется 7 марта под председательством судьи Хилберри. Однако за два дня до этой даты было объявлено, что дело решил рассматривать сам верховный судья лорд Паркер. Такой «перехват» сенсационного дела считается неэтичным в английских адвокатских кругах и рассматривается как попытка воспользоваться даровой рекламой в бульварной прессе, подробно и скандально освещающей такие процессы. Как правило, верховный судья занимается исключительно разбором апелляций. Для лорда Паркера тот процесс стал его первым уголовным делом с тех пор, как он был назначен верховным судьей. Не исключено, что лорд взялся за это дело, поскольку не был уверен, что Хилберри справится с поставленной перед ним задачей.
За несколько дней до начала процесса Лонсдейла посетил адвокат Хард. Он был очень возбужден и сразу же сказал, что хочет обсудить с ним очень важное коммерческое дело. Тогда подсудимый подумал, что адвокат имеет в виду судьбу четырех фирм. Но это было не так. Хард получил несколько весьма неожиданных предложений от прессы. Казалось, буквально все газеты жаждут опубликовать мемуары советского разведчика и готовы уплатить за них баснословные деньги. Выслушав Харда, Лонсдейл попросил его забыть об этом деле. Однако утром следующего дня Хард снова был у своего подзащитного. Оказывалось, что его отказ лишь увеличил ажиотаж, царивший среди газетчиков. Теперь предлагали уже десятки тысяч фунтов стерлингов. По существующим правилам Хард получил бы солидные комиссионные, если бы подобная сделка была заключена. Но Лонсдейл разочаровал Харда, сказав, что ему не нужны деньги, ибо по тюремным правилам он не имеет права приобретать ничего, кроме газет, книг и журналов, и поэтому не видит надобности в «побочных заработках». Однако и этот довод не произвел на адвоката никакого впечатления. Тогда подзащитный привел еще один довод, сказав, что, отрицая предъявленное ему обвинение, он не желает давать материалы для обвинителей. Хард рассмеялся. «Какой вы чудак, — воскликнул он. — Да разве кто-нибудь рассчитывает, что вы напишете правду? Газете требуется лишь ваша подпись, а «мемуары» они выдумают сами». Дня через два Хард снова был у Лонсдейла: «Гордон, я принес вам потрясающее предложение». Оказалось, одна из газет была готова заплатить ему две с половиной тысячи фунтов за одно лишь «право первой руки», то есть право сделать первое предложение в случае, если советский шпион все-таки решит в будущем писать мемуары.
— Но ведь я не собираюсь ничего писать…
— Тогда тем более надо принять хотя бы этот задаток. Газета прекрасно знает, что идет на немалый риск, но считает, что игра стоит свеч.
Лонсдейлу предстояли большие судебные издержки, ибо защита обошлась в 4 тысячи фунтов стерлингов, и он в конце концов решил воспользоваться заманчивым предложением газеты. Впоследствии, когда уже был на свободе, он решил написать книгу о своей разведывательной деятельности. Отрывки из нее Лонсдейл, уже Конон Молодый, и предложил газете, выплатившей ему тогда изрядную сумму. Ее риск таким образом оправдался.
Суд над троицей начался 13 марта 1961 года. В отношении Лонсдейла исход дела был вроде бы предрешен. Защитники заверяли, что он будет приговорен к максимальному наказанию, предусмотренному законом об охране государственной тайны в мирное время, то есть 14 годам заключения в тюрьме…
Верховный судья лорд Паркер восседал на своем месте с холодной и высокомерной улыбкой на бескровных, плотно сжатых губах. В его репликах, которые он бросал всем, особенно обвиняемым, сквозило нескрываемое презрение. Он даже не говорил, а изрекал, мало напоминая гордого служителя Фемиды. Исключение составляли лишь те моменты, когда он торжественно удалялся из зала суда в своей затянутой в талии и расклешенной книзу мантии, которая покачивалась на его бедрах, как юбка. Не менее экзотическое впечатление производил и генеральный прокурор в длинном белом парике
Затем наступила очередь ставшего тогда уже знаменитым суперинтенданта Дж. — Дж. Смита из Скотленд-Ярда. Но произошла какая-то странная перемена в его манерах и поведении. Голос звучал робко и неуверенно. Он сильно смахивал на школьника, не успевшего вызубрить урок. Впрочем, поведение Смита тоже нашло свое объяснение. Оказалось, что Смиту предстояло вскоре уйти в отставку, и он рассчитывал заработать на громком деле Орден Британской империи и повышение до чина главного суперинтенданта. Но на свою беду Смит подзавалился на этом решающем для него экзамене. Вскоре после процесса его уволили из полиции без повышения и без награды. Показания Смита были заранее продуманы, но подвели свидетели, которые оказались плохо подготовленными, да и вещественные доказательства были не столь вещественными, как хотелось бы этого генеральному прокурору.
Наконец, начался допрос. Первым давал показания Хаутон, и чем больше он говорил, тем хуже оборачивалось дело для него самого. Из его показаний стало ясно, что он знает своего шефа значительно дольше, чем полгода, как думало обвинение. Напрашивался элементарный вывод — раз он работал с Лонсдейлом более длительный период, значит, мог передать ему больше секретных материалов. Затем он признал, что предлагал себя Смиту в качестве свидетеля, чтобы дать показания против остальных обвиняемых. Короче говоря, он хотел спасти свою шкуру, выступая против Лонсдейла и против своей возлюбленной Джи. Вряд ли он не понимал, что его показания могли повредить только Джи. Советского разведчика он знал не как Гордона Лонсдейла, а как Алекса Джонсона, капитана второго ранга американского военно-морского флота. В своих показаниях Хаутон утверждал, что начал передавать материалы после зверского избиения его какими-то «лондонскими громилами». Опасаясь-де за свою жизнь, он и согласился выполнять просьбы капитана. Впрочем, он ничего не мог ответить на вопрос судьи, почему он не искал защиты у полиции. Его нелепые измышления ни на кого не произвели впечатления. У всех в общем-то сложилось мнение, что в своих показаниях он врал от начала до конца.
Мисс Джи также решила давать показания. Ее допрос занял день с небольшим. Оба подсудимых в общей сложности выступали в течение трех дней. Она рассказала душещипательную историю о том, как любовь к Хаутону и надежда, что он женится на ней, заставили ее встать на неверный, как она теперь поняла, путь. Впрочем, может быть, оно так и было в действительности. Но верховный судья пришел к иному выводу. Тем не менее Джи удалось доказать, что акции и ценные бумаги, обнаруженные при обыске в ее доме, она приобрела задолго до того, как узнала о существовании Лонсдейла…
Сам же главный подсудимый решил не давать никаких показаний. Ему было совершенно ясно, что они не принесут пользы и к тому же смогут привести к перекрестному допросу со стороны генерального прокурора и его «младших» по всем аспектам его деятельности в Англии в течение шести лет. А это вряд ли было бы целесообразно.
За день до окончания процесса адвокат Хард сообщил, что Лонсдейла очень хотел бы видеть представитель газеты «Пипл», которая уже выплатила 2500 фунтов в надежде, что он напишет для нее свои мемуары. Газете удалось добиться встречи с под судимым, вопреки тюремным правилам. По словам Харда, эта воскресная газета с тиражом более пяти миллионов экземпляров пользуется большим влиянием и располагает огромными средствами. А в условиях Запада это означает, что перед ней открыты все двери. Лонсдейл сказал Харду, что согласится повидаться с представителями газеты, если ее редактор даст письменное обязательство не разглашать содержание будущей беседы и даже самого факта встречи. Такое письменное обязательство было получено. В один из перерывов в судебных заседаниях Лонсдейла отвели в помещение для свиданий на нижнем этаже Центрального суда. К стене этого помещения было пристроено несколько будок, чуть побольше телефонных. Он зашел в одну из них и присел на скамейку. Перед ним было небольшое окошко с армированным стеклом. За стеклом находилась такая же будочка. Через минуту в ней появился мужчина небольшого роста. Его лицо показалось Лонсдейлу знакомым. Оказалось, что это главный репортер «Пипл» Кен Гарднер, фотография которого регулярно появлялась в этой газете. Он слыл мастером выискивания всевозможных сенсационных и скандальных дел. Поскольку на встречу отвели всего пять минут, Гарднер сразу же приступил к делу. Он спросил, намерен ли советский шпион написать мемуары. Тот ответил, что вряд ли.