Мерзавец на выданье
Шрифт:
Михаил удивился:
— Куда ушел?
Валерия горестно вздохнула:
— К другой женщине. Куда еще мужчины уходят? Он ушел, а мы с мамой остались. Так и жили втроем.
— Втроем?
— Да, я, мама и ее злость, от которой сбежал отец. Мать окончательно обозлилась, но тиранила уже меня. А отец родил себе другого ребенка, другую девочку, и больше ко мне не приходил. Он вообще забыл, что мы у него есть. Вот тогда я его возненавидела. Я думала, что забуду его, и почти забыла, но…
Валерия замолчала. Он почувствовал,
— Что «но»? — пугаясь, что она передумает, робко спросил Михаил.
Валерия наклонила голову вниз: в глазах стояли слезы, которых она стеснялась.
— Я выросла, — прошептала она — и…
Он с мольбой попросил:
— Что «и»? Скажи, пожалуйста.
— Меня начали преследовать блондины, — выпалила она и зло добавила: — Блондины отравляли мне жизнь.
Михаил растерялся:
— Блондины? Какие блондины?
Валерия всхлипнула:
— Неприметные щуплые голубоглазые белокожие блондины среднего роста, стеснительные и смешливые. Разве я не говорила тебе?
Он напомнил:
— Ты говорила, что терпеть их не можешь.
— Вовсе нет. Я врала. Мой отец был щуплым голубоглазым белокожим блондином среднего роста, стеснительным и смешливым, — уже рыдая, пояснила Валерия. — Мне нравились только такие. Коротышки блондины, а я каланча. Теперь видишь, какую отец подложил мне свинью.
— Вижу, — рассеянно согласился Михаил, хотя на самом деле он ничего не видел.
Он пребывал в задумчивости. Пользуясь паузой, Валерия тихонечко плакала над своей горькой судьбиной. Наконец Михаил, смущенно гмыкнув, спросил:
— И из-за этой истории Лиза боялась, что ты западешь на меня?
Валерия перестала спокойно плакать и пришла в волнение.
— Да, — закричала она, вытирая слезы. — Да-аа! Лиза того и боялась! И с полными основаниями: как увижу такого блондина, так сразу на него западаю! Западаю, черт возьми! Западаю!
— А почему же ты на меня не запала? — с ревнивой обидой спросил Михаил.
Валерия почувствовала, что между ними опять происходит…
Что-то важное и очень хорошее…
Да-да, происходит, они не чужие…
И от этого она успокоилась. Михаил смотрел на нее совсем по-другому, не так как раньше. Он смотрел по-мужски: с восхищением, с интересом…
И от этого захотелось быть женщиной, захотелось поводить его за нос.
— Ты о чем? — спросила она.
— Сама знаешь. Почему меня игнорируешь, если тебе нравятся как раз такие?
— Какие? — кокетливо поинтересовалась Валерия. — Какие? Какие мне нравятся?
Михаил смутился, но пояснил:
— Такие блондины, как я. Если тебе нравятся такие, почему ты на меня не запала? Чем я хуже других?
Он спросил это с какой-то детской обидой, насупившись и оттопыривая яркую пухлую губу. Валерии стало смешно.
«И в самом деле, почему это я на него не запала?» — удивилась она и, кокетливо
— Нет, — уж слишком оживляясь (ему это было неприятно), воскликнула Валерия, — вообще-то мне нравились разные (и шатены, и рыжие, и брюнеты), но серьезные отношения завязывались только с такими: щуплыми голубоглазыми блондинами среднего роста, стеснительными и смешливыми. А мечтала я о брюнете, — неожиданно заключила она из вредности.
Ей просто захотелось его подразнить, впрочем, она и не врала: Эркан до сих пор господствовал в ее сердце. Втайне даже от себя Валерия не изжила из сердца Эркана, видела его в снах и там любила.
— Да, я мечтала о брюнете, — повторила она.
Позволяя себе такое признание, Валерия не хотела Михаила обидеть. Между ними не было ничего, так откуда возьмутся обиды? Но неожиданно он рассердился. Рассердился и закричал:
— Ты мечтаешь не о брюнете, а о брюнете с тугим кошельком! Это разные вещи!
Рассердилась и Валерия:
— А что здесь плохого, если муж богатый? По-твоему, я должна о нищем мечтать? Ты же не мечтаешь о какой-нибудь уродине, покрасивей норовишь урвать, вот и я хочу богатого мужа. В конце концов, именно так и происходит естественный отбор. Я не стерва, какой ты пытаешься меня выставить, я обычная баба: хочу выйти замуж и нарожать мужу много детей. Поэтому мне нужны хорошие гены.
Неожиданно он вскочил и побежал. Побежал к фонтану. Потом вернулся и, нервно заправляя в брюки рубашку, зло выпалил:
— Ты дура!
Она растерялась:
— Почему?
Нет, она была с ним согласна и дурости своей знала множество причин, но, задавая вопрос, хотела уточнить какую из этих причин он имеет ввиду.
Но Михаил объяснять не хотел. Заправил рубашку в брюки и уверенно зашагал. Вон из сквера, подальше от этой прибабахнутой Валерии.
Плохие гены! Ха!
Плохие гены у него! У Михаила Дорофа!
Интересно, как она об этом узнала?
С детства все пинают, попрекают хилостью, тщедушностью, но так никто и не объяснил чем он плох. Чем мышечная масса лучше серой, той, что за черепной коробкой? Никто никогда не хотел замечать, не ценил его ума. Даже мать. Даже отец. Их больше волновало, почему он такой хилый и слабый. Слабый и болезненный. И даже теперь, когда…
Когда, черт возьми! Когда!
Когда эти качки, эти раздутые собственной плотью гориллы…
Даже теперь, когда эти носители ценных мужских генов пашут за центы — за жалкие центы работают на него, жизнью рискуют, охраняют его тщедушное тело, даже теперь он не чувствует, что кому-то что-то доказал.
А кому он доказывает? Этой Валерии?
Кто она такая, эта Валерия? Одна минута, его одна минута стоит дороже, чем она вся, эта Валерия!
Его одна минута! Ей столько не заработать и за сто лет, а он сидит с ней, тратит свое драгоценное время, в чем-то убеждает, когда все и так очевидно.