Мерзавец на выданье
Шрифт:
— Сейчас же рассказывай откуда фингал?
Валерия упрекнула подругу:
— Ну ты и наглая. Сама меня своим журналюгам сдала, а теперь ведет тут допрос как ни в чем ни бывало. Почему я должна тебе отвечать?
— Потому, что я правду тебе сказала: и про Круглова, и про свои фингалы. Я никогда тебе не врала. Мне обидно твое недоверие. Ты что, не видела куда мои полезли глаза, когда статья обнаружилась? Я сама была потрясена. Клянусь тебе, Лерка, я к той статье отношения не имею.
В душе Валерии царила любовь — Валерия была счастлива и потому добра. С той самой минуты, как ей
— Ладно, фиг с тобой, — миролюбиво сказала Валерия. — Кто старое помянет, тому глаз вон.
— Вижу, ты кому-то уже помянула, — с сарказмом заметила Елизавета, кивая на синяк подруги.
— Это случайно. Французский, растяпа, неловко шампанское распечатал.
— Да-а? И по какому случаю торжество состоялось?
— По случаю разрыва отношений.
— Неужели?
— Да, мы разбежались. Окончательно, — сообщила Валерия и, заметив настороженность в глазах подруги, решительно призналась: — Я Мишку люблю!
— Что-ооо?!
— Лизка, не начинай!
— Это ты не начинай! Дура! Опять за свое? Боже, как я старалась! — в отчаянии заламывая руки, завопила Елизавета. — Как старалась, принимала удар на себя, придурка этого охмуряла и что?! Все прахом?! Лерка, ты умрешь старой девой! — взвизгнула она.
Валерия не пошла на скандал.
— Не кричи, — прошептала она, бросая испуганный взгляд на дверь кабинета, — шеф услышит.
— Лерка, одумайся, — запричитала Елизавета, переходя на шепот. — Как ты можешь любить слизняка, когда сам Дороф вот-вот попадет в наши сети?
— В какие сети? — удивилась Валерия и напомнила: — Не ты ли говорила, что он в упор не видит меня: я ему как та коронка во рту. А Миша мой совсем не слизняк. Он очень умный, добрый и далеко пойдет…
— Если милиция не остановит, — зло рассмеялась Елизавета. — Совсем у парня плохо с мозгами. Видела бы ты какую потасовку он устроил вчера в клубе. Он же безбашенный. Голову на отсечение даю, что тебе он не рассказал о скандале. Лерка, там драка была.
— Да, я знаю, Миша настоящий мужчина, — гордо констатировала Валерия, чем окончательно взбесила подругу.
— Дура! Хочешь испортить мне всю игру? — зашипела Елизавета, подскакивая к Валерии и зло потрясая на нее кулаками. — Не допущу! О Мишке даже заикаться не смей! Завтра будешь локти себе кусать, если потеряешь Дорофа! — взвизгнула она и начала убиваться: — Господи! Такой большой человек и бесхозный! Такой денежный мешок пропадает без женской руки!
Валерия, сжалившись над подругой, посоветовала:
— Вот ты его себе и бери, раз с Кругловым не сладилось, а я окончательно поняла: хватит мне от блондинов бегать. Остановиться пора и жить, как все нормальные люди.
— Нашла на ком остановиться, — ужаснулась Елизавета. — Хуже найти ты уже не могла: нищий дурак. И от него ты мечешь детей нарожать?
— Да, мечтаю, — упрямо подтвердила Валерия. — Сегодня утром
Это был бунт. Так решительно Валерия никогда не возражала подруге. Елизавета поняла, что на этот раз все чрезвычайно серьезно. Она сникла и умолкла: какое-то время растерянная сидела, грустно уставившись в стену, а потом уронила лицо в ладони и зарыдала.
Такой реакции Валерия не ожидала.
— Лиз, ну пожалуйста, ну не надо, — опешив, забормотала она, испытывая мучительное чувство вины и не зная как успокоить подругу.
— Что — не надо? — всхлипнула Елизавета. — Подлая, ты увела у меня жениха — единственного, кого я любила.
Такое заявление Валерию отрезвило.
— Ах вот ты как! — возмутилась она. — Опять ты за старое! За свои коварные штучки!
Елизавета вмиг осушила слезы и зашипела:
— Какие штучки? Я действительно Мишку люблю, а ты его у меня отбиваешь.
Валерия рассмеялась:
— Хватит, Лизка, это уже глупо. На благородстве моем хочешь сыграть. Не поможет. С Мишей у нас все слишком серьезно. Ты не сможешь нас развести.
— А я вас уже и не развожу, — махнула рукой Елизавета. — Фиг с вами, делайте что хотите, и я буду делать то, что хочу.
И она такого задала реву, что Валерия вынуждена была поверить в ее искренность.
«Так не сыграешь, — подумала она. — Так не сможет играть даже Лизка-артистка».
— Как же это? — изумилась Валерия. — Неужели ты тоже в Мишку влюбилась? У тебя же Круглов.
— А что такое Круглов, — жалобно пропищала Елизавета.
— Он писатель, а Мишка — ноль. Нищий ноль и слизняк. Ты сама это говорила. А Круглов настоящий писатель и гений.
Зареванная Елизавета уставилась на подругу и спросила:
— Лера, как называется человек, который с утра до вечера городит горы вранья ради своей выгоды?
— Негодяй? — предположила Валерия.
— Нет, писатель. Писатель! Вот что такое твой гений. Знала бы ты, как он мне надоел со своими мини-романами. Новатор, блин, хренов. А с Мишкой мне было так хорошо. Ведь Мишка, он настоящий, с ним забываешь даже про выгоду.
И Елизавета опять залилась слезами. Похоже, она действительно не собиралась настраивать подругу на Дорофа — она просто горевала. Совершенно по-бабьи, искренно, размазывая сопли и слезы, хоронила свои надежды. Но, даже видя абсолютную искренность, Валерия в толк взять не могла как такое возможно: чтобы Лизка, меркантильная Лизка, втрескалась в совершенно никчемного Михаила. Да еще как втрескалась — вон как горько рыдает. В жизни такого с ней не бывало.
— Лиз, я что-то понять не могу, — растерянно промямлила Валерия. — Ты же постоянно меня за невзрачных блондинов ругала, не давала житья. Из-за тебя я их всех и бросала, поэтому до сих пор и не замужем, хотя детей нарожать мечтала едва ли не с младенческих лет. Вот сколько бед у меня от того, что ты, Лизка, ненавидишь блондинов. А что же теперь случилось с тобой? Как тебя угораздило втрескаться в Мишку, когда он настоящий блондин?