Мерзкая плоть
Шрифт:
– Разумеется, если вы предпочитаете переждать… метель, возможно, утихнет. Но не думаю, чтобы вам улыбалось сидеть здесь вот так, в темноте.
– Нет-нет, вызывайте такси, – сказал полковник. По дороге домой он сказал: – Я совсем было решил дать ему на праздник две-три наши лампы. А теперь и не подумаю. Это надо же – гнать такси за семь миль, чтобы проехать несколько сот ярдов. Да еще в сочельник. Жалуются, что народ мало ходит в церковь, а чего же и ждать, когда у них у самих такое понятие о рождественском братстве. И я-то еще старался, привез ему показать мою картину…
Наутро
– Радость моя, – сказал Адам, – они стоят двадцать пять шиллингов – записаны в магазине Астри на счет Арчи Шверта.
Крошки от хлеба они высыпали на подоконник, прилетел снегирь и стал их клевать. В таком духе прошел весь день.
Завтракали Адам и Нина в столовой одни. На поставленных в ряд спиртовках грелись серебряные блюда с омлетом, жареной куропаткой, пловом, почками, рыбой и булочками; был там еще окорок, холодный язык, солонина и маринованная селедка. Нина съела яблоко, Адам – несколько гренков.
Полковник Блаунт спустился сверху в одиннадцать часов, облаченный в серый фрак. Он поздравил их с праздником, и они обменялись подарками. Адам подарил ему ящичек сигар, Нина – большую иллюстрированную книгу о современном кинематографе. Он подарил Нине брошь с мелкими бриллиантиками, принадлежавшую ее матери, Адаму же – календарь с цветной картинкой – бульдог, курящий трубку, – и строкой из Лонгфелло на каждый день года.
В половине двенадцатого они пошли в церковь.
– Преподам ему урок истинно христианского всепрощения, – сказал полковник (однако с начала до конца проповеди демонстративно читал свою Библию).
После службы они навестили нескольких арендаторов. Флорин еще накануне обошел их и оставил пакеты с провизией. Арендаторы были очень рады познакомиться с мужем мисс Нины. Многие из них помнили его мальчиком и отметили, что он изменился прямо до неузнаваемости. Они взахлеб напоминали ему про всякие компрометирующие эпизоды из детства Рыжика, главным образом случаи жестокого обращения с кошками.
После второго завтрака они пошли смотреть праздничные украшения в людской.
Это был обычай, освященный временем, и Флорины, соблюдая его, развесили в комнате бумажные вымпелы, прикрепив их к газовым рожкам. Ада ушла обедать к родителям, жившим в деревне среди заправочных колонок, так что Флорины ели индейку и плумпудинг вдвоем.
– На моей памяти за этим столом обедало об Рождестве по двадцать пять человек, – сказал Флорин. – Когда полковник и мистер Эрик были школьниками, вот уж бывали праздники, так праздники. Спектакли ставили, весь дом, бывало, вверху дном перевернут, и каждый гость приезжал со своим лакеем.
– Да, – вздохнула миссис Флорин.
– Теперь не то, – сказал Флорин и потянулся за зубочисткой.
– Да, –
И тут из столовой пришли господа.
Полковник постучал в дверь и спросил: – Можно нам войти, миссис Флорин?
– Можно, сэр, милости просим, – ответила миссис Флорин. Адам, Нина и полковник полюбовались украшениями и преподнесли Флоринам подарки, завернутые в папиросную бумагу. Потом полковник сказал: – Давайте-ка выпьем вместе по бокалу вина.
Флорин откупорил принесенную еще утром из погреба бутылку хереса, налил бокалы и подал сперва Нине, потом миссис Флорин, потом полковнику, потом Адаму, а последний взял себе.
– Примите мои наилучшие пожелания, миссис Флорин, – сказал полковник, поднимая бокал, – и вы тоже, Флорин. Годы идут, и мы не молодеем, но я надеюсь и верю, что мы еще не раз вместе встретим Рождество. Миссис Флорин – та вообще изменилась с тех пор, как сюда приехала. Желаю вам обоим и в наступающем году здоровья и счастья.
Миссис Флорин сказала: – Благодарю вас, сэр, и вам того же.
Флорин сказал: – И до чего же приятно, что мисс Нина… лучше бы сказать миссис Литлджон… опять среди нас, в родном доме, и супруг ее тоже, и мы с миссис Флорин желаем им счастья и благополучия в совместной жизни, и я одно могу сказать – ежели они проживут так же счастливо, как мыс миссис Флорин, так лучшего я им и пожелать не могу.
Потом господа ушли, и весь дом привычно погрузился в дремоту.
В тот вечер после обеда Адам и полковник взяли по рюмке с портвейном и повернули свои кресла лицом к огню. Нина вышла в гостиную покурить.
– По чести, мой милый, – сказал полковник, подправляя ногой горящее полено, – я очень рад, что Нина вышла за вас замуж. Вы мне сразу понравились. Нина у меня своевольная, всегда такой была, но я знал, что в конце концов она сделает разумный выбор. У вас с ней много хорошего впереди.
– Надеюсь, сэр.
– А я так уверен, мой милый. Она тут чуть не наделала глупейших ошибок. Сюда недавно приезжал один осел – хотел на ней жениться. Журналист. Совсем безголовый. Уверял меня, что мой старый друг каноник Таратор работает вместе с ним в газете. Ну, мне не хотелось с ним спорить – как-никак, ему виднее, – но я тогда еще подумал, что это странно, а потом, представьте, разбирал как-то у себя наверху старые газеты, и мне попалась вырезка из «Вустер геральд» с описанием его похорон. Он умер в 1912 году. Это же надо быть полным идиотом, чтобы так ошибиться, верно я говорю?… Еще рюмочку портвейну?
– Спасибо.
– А то был еще один. Явился сюда, видите ли, продавать пылесосы и попросил у меня тысячу фунтов. Ну, я живо спровадил его… А вот вы, Литлджон, совсем другое дело. Лучшего зятя мне не надо. Ваш брак большая радость для меня, мой милый.
Тут вошла Нина и сказала, что под окнами гостиной собрались колядчики славить Христа.
– Зови, зови их сюда, – сказал полковник. – Они каждый год приходят. Да скажи Флорину, пусть несет пунш.
Флорин принес пунш в огромной серебряной миске, а Нина ввела певцов. Они выстроились вдоль буфета, каждый с шапкой в руке, моргая на ярком свету, с пылающими от быстрого перехода в тепло щеками и носом.