Месье Террор, мадам Гильотина
Шрифт:
– Знать не знаю никакого гвардейца. Небось к тетке твоей таскается.
Бригитта Планель захлопнула дверь.
ДОМА ФРАНСУАЗА УЖЕ садилась за стол:
– Где вы были, мадемуазель? Я страшно волновалась.
Габриэль предъявила саднящий локоть:
– Мадам, смотрите, как я на лестнице грохнулась.
– Что за выражения, душа моя? Покажите. Бедняжка. – Поцеловала Габриэль в лоб. – До свадьбы заживет.
– Вряд ли мы сами до моей свадьбы доживем.
Габриэль тут же пожалела о своем замечании. Тетка не заслуживала раздражения, и не ее вина, что
– Вот я вам свой ключ одолжила, в результате меня в дом впустил тот самый гвардеец, которого мы на днях в ломбарде видели. Захлопнул за мной дверь и тут же напал на меня на темной лестнице.
– Напал?! Не может быть!
– Почему не может быть? Что, национальные гвардейцы – ангелы?
Тетка смутилась:
– Я имела в виду: как это случилось?
– Он придержал мне входную дверь, а едва я вошла, захлопнул ее за мной и набросился на меня. К счастью, на мои вопли выскочил с пистолетом наш новый сосед снизу, месье Ворне, и мерзавец сбежал.
Франсуаза всплеснула руками:
– Я просто не могу поверить! Он на вас набросился?
– Мадам, вы его знаете? – Мелькнула шальная мысль: уж не для него ли тетка выпросила второй ключ? – Что он делал в нашем доме?
Франсуаза де Турдонне отвернулась к зеркалу, легкими движениями пальцев взбила пышные пепельные кудри на висках.
– Понятия не имею, кто это. Вы голодны, душа моя?
– Еще как. Странный этот месье Ворне. Зачем-то врет, что он из Кана, а сам понятия не имеет, что там творится.
– Сегодня только сумасшедшие и злодеи ничего не скрывают. Прошу вас к столу. Жанетта приготовила свой волшебный суп из требухи.
IV
ВСЮ НОЧЬ ЧЕРНЬ шумела на улицах и чад факелов проникал в опочивальню. Несмотря на духоту Александру пришлось захлопнуть все окна и закрыть ставни. Бил колокол ратуши, и бабахали пушки с мостов, но, пока ночной патруль не ворвался в дом, следовало спать, даже если всю ночь за защитником Мари Корде гонялся истекающий кровью Марат с огромным тесаком в руке.
Утром Воронин встал разбитый. Дядюшка уже восседал в своем любимом кресле: умытый, седая бородка аккуратно подстрижена небольшим клином а-ля мушкетер, в вороте шлафрока щегольским манером повязан свежайший шейный платок, в брезгливо отставленных руках – развернутый «Монитор».
– Санька, пока ты тут дрых, Марата убили!
Александр промычал что-то невнятное, прошлепал в ретирадное место, оттуда на кухню, умылся остатками холодной воды, почистил зубы смесью мела, мяты и мыльных стружек. Вернулся в гостиную, растирая торс полотенцем. Комнату заливало солнце, пахло свежесваренным кофием, и в мире стало одним мерзавцем меньше.
– А убила его, – с удовольствием повествовал Василий Евсеевич, – молодая девица, причем аристократка, некая Мари Анна Шарлотта Корде д’Армон.
Александр взял газету. «Монитор» сплошь состоял из некрологов, превозносивших великого апостола и мученика свободы, который жил и погиб ради счастья народа. Страницы заполняли требования секции Пантеона, Общественного договора, Друзей Родины, Пик, Кордельеров и прочих секций Парижской коммуны воздать погибшему защитнику нации величайшие
Александр швырнул «Монитор» на пол:
– Марат получил только то, что заслуживал. «Друг народа» постоянно твердил, что царство свободы, равенства и братства без кинжалов и плах не построить.
– М-да… – Василий Евсеевич пошевелил бровями. – Но для нас это не слишком удачно. Каннибал и так уже подыхал от своей экземы, в последнее время от него многие отвернулись. Собственные соратники и те его обезьяной и бешеной собакой обзывали, даже для них он стал слишком кровожадным. А эта Корде из бесноватого создала мученика. Теперь иначе как божественным его уже и не называют. Сейчас террор неминуемо усилится. А раз его убила аристократка, то за это поплатятся все аристократы, причем первая – королева.
Мария-Антуанетта, вдова казненного Людовика XVI, содержалась под стражей в замке Тампль, и поговаривали, что ее тоже вскоре будут судить. Суд мог закончиться только казнью, что само по себе, конечно, огорчительно, но с какой стати это взволновало Василия Евсеевича, которого чужие дела отродясь не тревожили? Александр разжег угли в очаге, водрузил котелок с водой на печной под.
Дядюшка продолжил комментировать новости:
– Теперь жакобены скачут, будто бесы перед заутреней. Баррас, соратник-монтаньяр, ишь как распинается! Подзабыл уже, что прозывал мученика революции припадочной рептилией. А живописец этот их, Жак-Луи Давид, тоже подсуетился: планирует «божественному» Марату торжественные похороны. – Пошуршал страницами, выудил новую пакость: – У королевы забрали сына. Людовика XVII отдали на воспитание сапожнику.
Не похоже на дядю так горячиться из-за несчастий других людей, пусть даже и королей.
– А что еще пишут про вчерашнее убийство? Про эту Шарлотту?
– Сообщают только, что под одеждой у нее обнаружили приколотое воззвание к французам. Но радетели свободы не раскрывают народу, что там было написано. Ее сегодня допрашивают в тюрьме аббатства, ищут соучастников.
– Нашли кого-нибудь?
Дядя поверх очков уставился на племянника:
– Тебе-то что?
Александр сбивчиво рассказал Василию Евсеевичу про вчерашние события.
– Я сам видел, как Габриэль подстерегла мадемуазель Корде и очень настойчиво убеждала ее до тех пор, пока та не согласилась и не отправилась к Марату. Даже обещала ей что-то.
Василий Евсеевич засунул за щеку кусочек сахара, зажмурился от удовольствия, поинтересовался:
– Это что ж такого заманчивого нужно наобещать, чтоб монастырская воспитанница согласилась нагого революсьюнэра ножом пырнуть?
– Этого я не знаю. – Ехидство дядюшки задело, и тем сильнее Александр упорствовал: – Но я своими ушами слышал, как Корде спросила: «Обещаешь?» – а Габриэль ей ответила: «Обещаю! Обещаю!» И Шарлотта тут же села в фиакр. Она действовала по указаниям мадемуазель Бланшар. Только про это пока никто не знает.