Месс-менд. Роман
Шрифт:
Не успели они нырнуть - в мусорную яму, пробежать тайным ходом, взобраться, по спиральной лестнице и сунуть нос в ткацкое отделение, как сотня. ткачей облепила стенное отверстие, а другая сотня рассылалась сторожить по Коридорам на случай появления инженера Пальмера.
– Говори, Мик, как быть, - прошептал старый, седой ткач.
– Наш брат здесь по делегату от каждого отделения.
– Покажите мне готовый кусок!
Двое рабочих притащили огромный кусок персидской набойки, окрашенной в яркие восточные тона. Мик отворотил конец. Перед ним, на лицевой стороне, нарядно, франтовато, модно, в высшей степени соблазнительно переплетались два значка, потрясшие мир: серп и молот.
– Да!
–
– Делю и впрямь математическое. Ребята, вы уверены, что рисунок составлен под руководством самого Пальмера?
– Как пить дать, Мик!
– G ведома директоров «Америкен-Гарн»?
.. Да уж они так шушукались, точно сами и выдумали.
– И ни дядя Сорроу, и ни один наш мастер не приложил к этому руку?
– Что ты, Мик!
– обиженно пробормотал старый ткач.
– Сорроу, как тебе известно, орудует вместе с твоими молодцами в Гамбурге, а паши мастера чуть в обморок не попадали, когда увидели. Мы и порешили, уж не объявить ли нам на манер ливерпульцев, коли тут кроется каверза…
Мик Тингсмастер опустил голову и на мгновение задумался. Голубые глаза зажглись мыслью. И вдруг он так громко расхохотался, что в воздухе заплясал хлопок.
– Ребята!
Ткачи уставились ему в рот.
– Тките эту самую материю!
– проговорил он убедительнейшим голосом и подмигнул , в высшей степени весело.
– Тките, точно и знать не знаете! А насчет забастовки не может быть речи.
Рабочие задумчиво переглянулись и разбрелись по отделениям. Не прошло И десяти минут, как резолюция Мика облетела всю фабрику. Каждый стая дна работу, и от станка к станку, из мастерской в мастерскую, от глотки К глотке понеслась тихая песенка текстилен, ровная, как жужжание бесчисленных веретен.
В прядильной пели прядильщицы: Сестры-прядильщицы, братья-ткачи, Песню потягивай, нитку сучи! Днями и нами Время не шутит,- Тянетпотянет И перекрутит… Нутко и мытко, С ним заодно, Из тысячи ниток Станем одно!В сотне ткацких отделений бодро подхватывали:
А не ты ли бил, батан, Разным людям на кафтан? Что ново- Для одного, Что похуже, То для дюжин, Плоховато- Свому брату, Поярчей - Для богачей?!И нее вместе, сколько их было, многотысячным плавным напевом кончали песню:
Не будет ни сирого У нас, ни вельможи, На труд, на радость… Для нового мира мы Вытким одёжи… Эх,да! Не будит ни сирых у нас Ни вельмож, Для нового мира Одежду даёш! Просторную, лёгкую, Чтоб одевалась Каждым, кто в мир придёт, На труд, на радость… Сестры-прядильщицы, братья-ткачи. ПеснюМежду тем Мик был далеко не спокоен. Провалившись в трубу, он быстро прошел километр, отделявший Мидльтоун от компании «Америкен-Гарн, выкарабкался возле своего станка на деревообделочным и угрюмо посмотрел на истощенного немолодого гостя, прохаживавшегося но мастерской в ожидании.
– Дело путается!
– пробормотал он, налегая на рубанок.
– Я удерживаю ребят всячески. Месс-менд постановил не бастовать, пока мы не развернем врага на собственной ладони. Что-то ты мне расскажешь про континентальные делишки?.
– Собака в наших руках, Мик. Боб Друк выслеживает - майора Кавендиша со стороны Англии. Том ездит на его месте, загримированный под Боба. Сорроу разрывается между Гаммельштадтом и Веной. Но это покудова одна мелочь.
– Невидимому, - медленно заметил Тингсмастер, - ставка будет поставлена на майора. Английский Всемирный банк решил прибрать к рукам мусульманский Восток. Вам следует, дружище, во что бы то ни стлало…
Гость поднял голову и посмотрел на него пристально.
– …во, что бы то ни стало сорвать маску с Кавендиша, а для этого отыскать его, живого или мертвого, набальзамированного или набитого собственным навозом!
8. ДИСПУТ В ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОМ КЛУБЕ
Каждую субботу в читальне маленького клуба железнодорожников, находящегося возле трясин Гаммельштадта, происходил религиозный диспут под председательством пастора Питера Вурфа. Сюда приходили католики и протестанты, верующие и неверующие, ищущие и нашедшие, которым так и не терпится сбыть всем окружающим то, что они нашли.
Именно к последнему типу принадлежит, по видимому, мрачный мужчина с многозначительно поджатыми губами, пришедший раньше всех: и усевшийся возле читального стола. Посидев смирнехонько минуты две, он завозился на стуле, поднял пятерню к уху, потом к шее, потом к затылку, и по этому чесальному маршруту мы тотчас же узнали в нем сторожа Крана. Не успел он дойти до - подмышек, как дверь растворилась, и вошел второй посетитель в широкой черной шляпе, нахлобученной до самого носа. Он сел к столу, взял газету, уткнулся в неё а и вдруг разразился таким скрипучим хохотом, что сторож Крац вздрогнул и перестал чесаться.
– Хи-хи-хи, сударь!
– заскрипел он, ударяя кулаком но газете и подсовывая, смятое место под нос соседу.
– Прочитайте-ка эту враку!
Сторож Крац, то поднимая, то опуская брови в такт каждому слогу, протея:
«Порт Ковейт. Сюда съезжаются многочисленные мусульмане в ожидании перевезения останков покойного майора Кавендиша для празднования недели «Кавендиш», установленной в честь покойника. По прошествии трех дней, во время которых изуверства дойдут, по опасениям английской полиции» до границ, во много превосходящих празднество Мохаррам, процессия пойдет с останками майора к Элле-Кум-Джере, чтобы похоронить их в специально устроенном мраморном склепе. Для географических судеб мусульманства крайне важно образование этого нового святого места центра будущих мусульманских средоточий вместо Иерусалима, Мекки, Медины в английской зоне влияния, поблизости Индии.
– Ну, и что ж с того?
– равнодушно спросил Крац.
Человек в черной шляпе потер руки, хихикнул и снова схватился, за газету.
– Я не говорю, сударь, что тут что то есть! Я ничего не говорю! С какой стати мне говорить! Молчанье, сударь, гробовое молчанье, особенно для моей профессии могильщика!
С этими словами он закатился неистовым хохотом. Между тем дверь начала поминутно хлопать. Один за другим входили посетители диспута и рассаживались вокруг стола. К небольшой кафедре проследовал пастор Питер Вурф, как всегда повязанный гарусным шарфом.