Мессалина. Трагедия императрицы

Гарда Ирена

Время шло к обеду, а торг все продолжался, и в конце концов Нарцисс не выдержал. Последний раз кинув взгляд на раскрасневшегося принцепса, упорно не желавшего говорить ни «да», ни «нет», вольноотпущенник сдался, понурив голову:

— Я все понял, цезарь. Извини, что отнял у тебя много драгоценного времени.

— И испортил аппетит, — недовольно пробурчал Клавдий, довольный, что с него сняли груз ответственности за судьбу Мессалины. — Иди, Нарцисс, у меня и без тебя множество дел, и не забудь передать Палланту, что мне надо еще денег на строительство порта. Пусть подумает, где их взять.

Все, аудиенция

закончилась. С трудом сдерживая бешенство, вельможный гонец выскочил на улицу и там дал волю гневу, ругаясь на чем свет стоит и пиная лежащие на дороге камни, отчего его запыленная одежда окончательно приобрела серо-бежевый от дорожной пыли цвет.

* * *

А в это время к дому Силия, с трудом приходящего в себя после свадебного пира, прибежал конопатый юноша и изо всех сил забарабанил в дверь. Открывший ее привратник хотел прогнать маленького нахала, но тот затараторил, что его послала домина Лепида к своей дочери императрице Мессалине с очень важным сообщением.

Не сразу, но новобрачной донесли, что ее на ступенях лестницы дожидается какой-то юный раб по имени Воробей с новостями от матери.

Обеспокоенная Мессалина, накинув домашнюю столу, торопливо вышла в атриум, требуя, чтобы позвали парня. Если уж мать сподобилась прислать к ней своего гонца, значит, случилось нечто экстраординарное, о чем ей обязательно надо знать.

— Что случилось? — кинулась она к Воробью, как только он переступил порог дома, призванный привратником, чтобы пересказать господское послание.

— Домина Лепида просила передать вот это, — шмыгнув носом, быстро проговорил гонец, протягивая Мессалине навощенные дощечки, перевязанные и скрепленные печатью так, чтобы нельзя было прочесть сообщение, не взломав ее.

Дрожащими руками она сорвала завязки и прочла всего пять слов, написанные размашистым почерком матери: «Лев предупрежден и жаждет крови». Мессалина почувствовала вдруг слабость в ногах и оперлась о стоящую неподалеку колонну. От пережитого шока у нее словно пелена упала с глаз. «Лев предупрежден и жаждет крови» — это значит, что кто-то уже доложил Клавдию о сумасшедшем поступке его жены, и теперь надо ждать расплаты. А как же Октавия, Британик? Впервые за много месяцев она вспомнила о детях. Что будет с ними? Что будет с ней и Силием?

Возвращение к реальности было столь ужасным, что она заметалась по атриуму, не зная, что предпринять. На что она надеялась? Что все так и будет продолжаться своим чередом, и Клавдий сделает вид, что ни о чем не догадывается, как делал вид, что не знает о ее романах с Мнестером и Силием. Остается одно средство — самой ехать в Остию и умолять Клавдия простить потерявшую разум супругу, а перед этим предупредить Силия, чтобы тот бежал из города. Принцепс страшен в ярости, но отходчив, и если у ее любимого хватит сил и терпения отсидеться где-нибудь в Нарбонской Галлии, то все еще обойдется. Но Венера владычица, где взять сил, чтобы расстаться с тем, в ком сосредоточена вся ее жизнь?

В доме началась суета. Невзирая на сопротивление Силия, Мессалина взяла с него слово, что он не останется в Риме, страстно расцеловалась с ним на прощание и вся в слезах отправилась во дворец за экипажем, который мог бы быстро домчать ее в Остию. Рядом с ее носилками шмыгала носом Порция, которая твердо заявила, что не покинет

свою госпожу ни в горе, ни в радости.

Дрожа от нетерпения, Мессалина ворвалась в свои покои и потребовала, чтобы ей приготовили самое скромное из ее платьев. Быстро ополоснувшись и переодевшись, она устремилась во двор, где ее уже ждала повозка и конный эскорт, и по пути столкнулась с Агриппиной, которая с видом победительницы наблюдала за судорожными сборами своей соперницы. Гордо вскинув голову, Мессалина прошла мимо рыжей бестии, и, забравшись в экипаж, приказала трогаться в путь. На мгновение глаза соперниц встретились, и повозка умчала императрицу, оставив поле боя за Агриппиной. А Мессалина торопилась на встречу с постылым мужем, молясь о невозможном и обещая жертвы всем богам, словно это могло хоть что-то изменить.

* * *

Конечно, это был детский поступок — отправиться к Клавдию вымаливать прощение. И кто бы что потом ни говорил о коварстве и бессердечии Мессалины, только очень наивный, слишком самоуверенный или чрезвычайно глупый человек мог подумать, что эта поездка может что-то изменить. Скорее всего, она совершила его под влиянием минуты, когда, поняв, что сделала непоправимую ошибку, металась по дому Силия в поисках решения, которого не могло быть.

Трясясь в экипаже, она все с большей ясностью понимала, что ждет ее и Силия, но еще надеялась на чудо, которое могло произойти только в случае, если доверенные вольноотпущенники Клавдия еще не успели сказать своего слова, но, судя по всему, именно они послали гонца, или, скорее всего, кто-то из них сам взял на себя эту малоприятную функцию.

Впервые дорога до Остии показалась ей бесконечной, но вот наконец экипаж остановился перед домом, и она настороженно вышла из него, словно шла по льду, а не по булыжной мостовой. Открытые двери, пустой атриум, слова рабыни о том, что принцепс уехал несколько часов назад… Где они разминулись? Что погнало его в путь? Размышляя о том, что делать, она вышла на улицу и увидела перед собой неизвестно откуда взявшегося префекта претория, за спиной которого стояли хмурые преторианцы из ее эскорта. Префект кашлянул и шагнул вперед:

— Императрица Валерия Мессалина, именем Сената и народа Рима…

Ну вот и все. Не сопротивляясь, она снова уселась в свой экипаж, который повез ее назад в Рим. В душе Мессалины еще теплилась надежда, что ее арест временный, и ей удастся умолить Клавдия быть к ней снисходительным. Самое худшее, что ее ждет, это развод, а если супруг совсем рассвирепел, то ссылка на острова. Ну ничего, и там живут люди. Главное, чтобы все обошлось у Силия, которого не защищают ни титул императрицы, ни наличие любящего мужа. Или, наоборот, наличие любящего мужа — это отягчающий фактор?

Так, в мыслях о Силии, она доехала до Рима, но вместо того чтобы свернуть ко дворцу, экипаж повернул к Садам Лукулла на улицу, по которой когда-то бежала юная девушка с пронзительно синими глазами, чтобы посмотреть на валявшееся на Гемониях тело Сеяна.

Наконец, стук копыт затих, и префект постучал в знакомый до боли дом. Скрипнула открывающаяся дверь, и на пороге из-за спины привратника появилась постаревшая Домиция Лепида.

— Отдаю арестованную под твою ответственность, — салютнул ей префект. — Паллант сказал, что ты предупреждена.