Месседж от покойника

Грич Александр

По крайней мере, хоть какая-то мысль появилась, пусть бредовая, почему Ставиского оставили именно здесь.

* * *

Лайон О’Рэйли умел наводить порядок везде – в мыслях, в делах, в ходе расследования. По складу характера он не то чтобы не любил неожиданностей – ведь какая сыскная работа без неожиданностей? Но он любил и умел и неожиданные повороты дела приводить в порядок, придавать им некую видимость систематичности.

В Штатах убийства на кладбищах случаются редко. Они составляют менее одного процента. Ограбления музеев – тоже достаточно редко, хотя тут процент значительно выше. Но насколько

эти цифры надежны? Особенно если речь идет о похищениях произведений искусства? Трудно сказать… Тут очень высок процент так называемых латентных преступлений – когда о похищенном просто не заявляют… – размышлял О’Рэйли, готовясь встретиться с шефом.

«Но вот что интересно, – думал Лайон, – насчет кладбищ с цифрами все понятно, однако круг людей, совершивших преступления на кладбищах, очень широк, никакой определености… Что касается ограблений музеев – они все, все без исключения совершались либо самим музейным персоналом, либо людьми, с которыми персонал этот был тесно связан. А раз нет этого исключения – почему бы случаю в музее «Изумрудных Лугов» им быть? Надо перепроверить все и всех».

И, заручившись согласием Потемкина, Лайон с помощью Кима – бывшего хакера, а ныне – ведущего информационного аналитика Группы провел тщательную проверку всего «музейного круга» людей. И с огорчением вынужден был отметить, что никаких ниточек, подсказок, намеков не появилось. Не то чтобы в музее работали люди кристально чистых биографий – с тех пор как О’Рэйли, отказавшись от академической карьеры и от лестных и дорогостоящих предложений влиятельных юридических корпораций, ушел работать в сыск, он знал, что людей с кристальными биографиями не бывает вообще. Чем более выпукла и привлекательна внешне биография человека, тем больше шансов найти в ней темные страницы. А там уж – у каждого по-разному. Кто-то эти темные строки или страницы пытается спрятать. И создать образ идеального вождя, учителя и правителя или еще кого-то… Биографии изменяют, корректируют, ретушируют, иногда добиваются невероятно многого. А все-таки правда, как то самое шило в мешке, которого не утаишь, вылезает наружу.

А бывают люди, которые эти темные стороны своей биографии превозмогают, уходят от них, не стесняются о них говорить – и, похоже, они как раз ближе к преодолению темных сторон своей личности.

Но у сотрудников музея никаких драматических поворотов в судьбах не было. Если не считать Джинну и ее своеобразную личную жизнь… Лайон взял ее на заметку, но слишком уж демонстративно женщина эта делала все, что делала. Не похоже, чтобы за этим что-то скрывалось.

Айлин Меттль показалась Лайону достойной доверительной беседы. И они обсудили с ней всех ее сотрудников и заказчиков. В этой беседе предварительные впечатления Лайона, в общем, подтвердились.

В ходе разговора О’Рэйли вдруг вспомнил, что уже не первый день собирается о чем-то спросить, да все забывает.

– Айлин, я и мои коллеги о чем только не говорили с вами в эти дни. Но вот такой простенький вопросик: а не пропало ли в музее еще что-нибудь, кроме Чаши?

Насколько знал Лайон, никто из полицейских, из Группы или из страховой компании об этом сотрудников музея не спрашивал. В самом деле – когда крадут предмет ценой в миллионы долларов, какие еще могут быть пропажи? Но, судя по реакции Меттль, Лайон понял, что задал хороший вопрос.

Ответила на него Айлин с явной неохотой, но тут уж, как говорится, деваться было некуда. И

философия отвечающего в данном случае очень понятна: когда тебя не спрашивают, а ты не отвечаешь – нет ни лжи, ни обмана. Когда задан напрямую конкретный вопрос – надо говорить, никуда не денешься. Не может же руководитель музея заявить, что не помнит о пропажах…

– Пропало золотое колье с рубинами. Итальянской работы. Восемнадцатый век. Автор неизвестен, но вещь ценная.

– Насколько ценная?

– Многие десятки тысяч. Но ведь вы, наверное, не представляете себе, и ваши коллеги тоже, что, скажем, украденную Чашу продать – совершенно невозможно. Потому что она узнаваема. Колье продать, конечно, легче, хотя тоже непросто.

О’Рэйли улыбнулся:

– Госпожа Меттль, вы ведь много лет профессионально занимаетесь искусством, верно? И вы знаете, конечно, какой странный и порой страшный народ – эти любители искусства, особенно – уникальных работ. Я, признаюсь, совершенно не думал об этой стороне дела – как реализовать Чашу. Для меня очевидно, что те, кто шел на это похищение, имели совершенно конкретный и подтвержденный заказ. А иначе никто не стал бы рисковать. С колье действительно иначе. У вас есть его фото? Описание?

– Конечно, есть все, – сказала Меттль раздраженно. – У нас же, в конце концов, музей.

– Я буду благодарен, – заметил Лайон мягко, – если вы распорядитесь, чтобы сюда срочно принесли все документы касательно этого колье. А у вас мне хочется узнать: почему в разговорах с нашими сотрудниками и с полицейскими ни вы, ни ваши коллеги ни словом не обмолвились об этой пропаже?

– А меня никто и не спрашивал, – парировала Айлин с некоторым даже вызовом. – Все вопросы были – Чаша, Чаша и только Чаша…

– Но вы-то сами сразу заметили пропажу?

– Не в ту же минуту… – Айлин припоминала, – и не в тот же час даже. По-моему, к концу дня мы хватились…

– Кто конкретно, не помните?

– Как же не помню? Джинна. У нас, видите ли, распределение обязанностей. Я больше занимаюсь новыми экспозициями, обменами, приобретениями… Она визуально знает наши экспонаты в зале наизусть. Пожалуй, лучше, чем я. Вот она и пришла к концу дня в тревоге насчет колье.

– Его тяжело было украсть? Имею в виду – технически?

– Да нет… Наши витрины можно легко открыть перочинным ножом. Обычно у нас посетителей – единицы, в зале охранник постоянно дежурит.

– Что-то еще?

– А больше ничего, – спародировала его значительный тон Айлин. – Не считая моих надежд на спокойную работу и прибавку к жалованью.

В тот же день О’Рэйли объехал трех ювелирных экспертов Лос-Анджелеса, которых знал по предыдущей работе. Первые двое смотрели на фото, значительно покачивали головами и пожимали плечами: «Ничего не знаем». Зато третий, Райз Хэйли, спросил удивленно:

– А что вы так поздно?

– В каком смысле – поздно? – искренне удивился О’Рэйли.

– Я вашим ребятам еще неделю назад сказал, что мне эту вещь показывали… Интересовались ценой.

– Каким ребятам, из Блемдэйла?

– Ну да.

– И что же? – поинтересовался Лайон с равнодушным видом.

– Да ничего. Сказали, что таких краж у них не числится.

– Может быть… Текучка, знаете ли, заедает, – пробормотал Лайон неискренне. Корпоративная солидарность – мать их, этих блемдэйлских сыщиков, так! – Но вы, конечно, помните человека, который его показывал?