Месси. Гений футбола
Шрифт:
Что поставлено на карту в аргентинском матче: принципы, гордость, мировосприятие или просто некие преимущества и титулы? «Футбол всегда дает любому парню из бедного района право иметь то, что было отобрано у него еще в колыбели: гордость». В этом убежден футбольный тренер и интеллектуал Анхель Каппа: «В футболе я могу стать кем-то в самом глубинном смысле этого слова. Я обретаю чувство собственного достоинства и уважение людей. В пригородах тому, кто лучше всего играет в футбол, обеспечено самое глубокое уважение. Какие еще у него есть средства не только стать известным, но заявить о себе как о личности? Только мяч. Умение хорошо играть имеет огромное значение».
Игра на поле идет не только ради очков, но еще и ради возможности обрести чувство собственной значимости, завоевать восхищение окружающих. Практически все мужское население
Ныне, как и повсюду, аргентинский футболист стал наемным работником, парнем, имеющим хорошую работу. «После массированной индустриализации шестидесятых «фабричная этика» перешла в футбол, затмив чистую радость игры, и разрушила это чувство гордости, о котором мы говорили ранее, – анализирует Каппа. – В итоге мы создаем стандартных игроков, как на поточной линии. В целом, футболист, произведенный подобным образом, зарабатывает все больше денег, поскольку владельцы крупных капиталов быстро ухватились за футбол как за бизнес-нишу – спортивная одежда, телевидение, радио и т. д. В результате двадцатилетние парни вроде Рональдо Насарио и Рауля превратились в унылую молодежь с кучей денег».
Помимо того, что аргентинский футболист стал наемным рабочим, он, как уже говорилось, снова оказался эмигрантом: между 2009 и 2010 годом Аргентина «экспортировала» около 1800 футболистов, в то время как Бразилия – 1440. «Очень хорошие, хорошие и просто средние – все уезжают, – добавляет Анхель Каппа. – По сути все уезжают. А здесь, в Аргентине, играют только те, кто собирается уехать, и те, кто возвратился в конце своей карьеры».
Хороший футболист уезжает, а поклонники, страдающие от огорчения шесть дней в неделю, остаются и позволяют себе унестись на волне страсти на стадионе… именно так и возникают землетрясения! Это – футбол в Аргентине. Сакери резюмирует это в виде двух сценариев. «Для меня футбол имеет два лица. С одной стороны, это то, что мы называем campito [мини-поле] – кусок бесплодной пустоши без ворот, где дети собираются поиграть в футбол. Обычно это поле располагается довольно далеко от города. Другой вариант – группа людей, беснующаяся на трибунах, – так мы здесь смотрим футбол. Нам трудно усидеть на своем месте… Я иду со своим сыном, чтобы посмотреть за игрой, и я, человек взрослый, говорю: «Давай лучше сядем и посмотрим игру». Но я не могу это сделать, потому что сын говорит мне: «Нет, давай пойдем туда, откуда плохо видно, где палит и слепит солнце, где нас будут толкать в течение всей игры, но где мы будем кричать и скакать вместе со всеми остальными». Это форма непрерывного коллективного обсуждения, когда кто-то отпускает комментарий, кто-то другой его высмеивает, а еще кто-то огрызается. А потом вы мудро анализируете матч с типом, которого даже разглядеть не можете, потому что он стоит на две ступеньки позади вас, и вы не можете даже обернуться и посмотреть на него».
Танго, вернувшееся наконец в мир танца, несмотря на то что сегодня не столь популярно, как несколько десятилетий назад, многое говорит о том, что значит быть аргентинцем. «Оно выражает негодование, страх, печаль и лукавство», – объясняет Маркос Агинис. Действительно ли это в генах у аргентинцев? И существует ли специфический «аргентинский ген»? Проявляется ли он в футболе? Как в противном случае объяснить, что трое из лучших игроков в истории футбола, ставшие символами эпохи, – Альфредо Ди Стефано, Марадона и Месси – были аргентинцами? Да, сюда следует включить Ди Стефано. Те, кто его не знает, должны послушать разговор Хорхе Вальдано с Кларин: «Он руководил
Эти трое родились в стране с населением меньшим, чем у многих других чемпионов мира (Бразилия, Англия, Франция, Испания, Германия, Италия). Возможно, дело в том, что они играют на улицах или на ухабистых полях: «Техника улучшается на хороших полях, не на плохих», – говорит бывший игрок «Реал Мадрида» Сантьяго Солари. Возможно, дело в том, что в Аргентине делается больший акцент на силу игрока и навыки дриблинга в обход коллективной игре. Играют ли и чувствуют футбол в других странах так же, как в Аргентине? Анхель Каппа любит определять аргентинского футболиста как носителя исторических генов. «Были, – я говорю именно «были», а не «есть» – фундаментальные понятия, которые вы впитываете, слушая, смотря, еще до того, как начинаете ходить. И еще есть скромность, которая обязывает вас стремиться к совершенству. Скажем иначе: если я не могу сделать что-то сам, если у меня нет умения или таланта, то, по крайней мере, я могу передать мяч своему товарищу. Хулиганы никогда не были самыми уважаемыми людьми – ими обычно были те, кто лучше всех умел играть в футбол».
Каппа и другие тренеры верят, что все меняется и что теперь, когда победа завоевана, все будет хорошо. Возможно, это новая мантра, возможно, новый ген. Но есть и нечто неизменное, сколько бы времени ни прошло. «Аргентинский футболист – это личность с высоким чувством собственного достоинства, которое помогает ему добиваться превосходных успехов даже в самые трудные времена, – объясняет заслуженный тренер. – То, что очень плохо для жизни, может быть очень полезным в соревновании – я имею в виду тот факт, что аргентинские футболисты уверены, что они намного лучше, чем это есть на самом деле».
А стиль? Существует ли аргентинский стиль игры? В 1912 году Standard – одна из трех англоязычных газет, выходивших в Буэнос-Айресе, – с удивлением отметила, что футбол и регби, импортированные с Британских островов, были приняты в Аргентине с большим энтузиазмом. Характер молодых уроженцев страны описывали как «неистовый и импульсивный». Англичане настаивали, что главное в этих видах спорта действовать в духе «честной игры», и повсюду пропагандировали этот идеал, стремясь привить аргентинцам правила «джентльменского поведения». Переизбыток эмоций следовало поставить под контроль.
Но, как и в любой другой стране мира, где футбол стал народной игрой, местное население сделало все по-своему. В Аргентине движущей силой нового вида спорта стали испанские и итальянские иммигранты, которые вместе с местными креолами, выходцами из центрального района страны – Буэнос-Айреса – были полны решимости дистанцироваться от британцев. У этих «новых аргентинцев» росло ощущение национального самосознания, они стремились играть в понравившуюся им игру по своим правилам. Они плевали на «честную игру». Когда вы покинули свою страну, чтобы начать новую жизнь в чужом государстве, вы хотите преуспеть. Вы хотите победить. Учтивость – это для тех, кто наслаждается роскошью досуга и привилегиями. Аргентинская игра была мотивирована желанием победить. Это чувство вело иммигрантов в их ежедневной борьбе за выживание.
Антрополог Эдуардо Аркетти в своей книге «Место рождения аргентинского спорта» El potrero, la pista y el ring: Las patrias del deporto argentino (2001) (примерный перевод «Пастбище, площадка и ринг: место рождения аргентинского спорта») описал захватывающие взаимоотношения между футболом и танго, способствовавшие развитию аргентинской мужественности. Первое признание аргентинских футболистов в двадцатом веке совпало с расцветом танго как музыкального направления и эротического танца, чьи сложные хореографические движения помогли идентифицировать его с аргентинским культурным потенциалом. Точно так же аргентинский футбол постепенно начал отвергать британскую сосредоточенность на физической силе и порядке, вместо этого перенося акцент на креольские качества проворства и виртуозности движения – особенно в дриблинге, или, как его еще здесь называют, gambeta. Дриблинг – это обман противника, а у аргентинцев, нравится им это или нет, обман является частью культуры.