Мессия. Том 1
Шрифт:
Но человек, похоже, так отстал повсюду в мире… предлагаются средства получше, но люди не слушают. Все, что необходимо, подсчитает ваш банк; в ваших руках будет оставаться совсем небольшая карточка, и вы можете идти и покупать что угодно: банк должен оплатить. Но ваша карточка абсолютно гигиенична; она никогда не переходит в другие человеческие руки
— от проституток до святых, что является безобразнейшей вещью сегодня.
Халиль Джебран говорит:
Но если в обмене не будет любви и доброй справедливости, то одних он приведет к жадности, а других к голоду.
Вот почему
Вы пойманы своими собственными обещаниями, вам ведь пришлось наобещать ей, просто чтобы осуществить свое вожделение; иначе женщина не будет готова пойти на все виды сексуальной гимнастики. Вы подкупили ее красивыми словами и обещаниями: «Я всегда буду любить тебя. Другие любили, но только при жизни. Я буду любить тебя, моя возлюбленная, даже когда умру. Я буду любить тебя не только в этой жизни, но и во всех последующих». Теперь вы пойманы в сеть. Когда осуществилось ваше вожделение, ваша биологическая энергия истощена, — женщина выглядит абсолютно ненужной.
Каждый из них просыпается утром и удивляется: кто же этот другой? И что он делает в моей кровати? Лишь когда вы чуть больше проснетесь, вы вспоминаете — это мой муж, это моя жена. И история начинается снова: «Дорогая…»
В прежние дни истории обычно начинались: «Как-то раз…» Теперь они начинаются: «Дорогая…» Раннее утро! И оба очень любят, потому что оба ждут, чтобы другой встал и приготовил чай.
Как вам ожидать от людей обмена с любовью — у них нет опыта любви. Они никогда никого не любили. Да, у них был опыт вожделения. Они прикрыли это безобразное слово «вожделение» самым прекрасным словом «любовь». Ведь если вы скажете женщине: «Я очень хочу тебя», она тотчас же пойдет и сообщит полицейскому комиссару: «Смотрите! Ученик Бхагвана Шри Раджниша посреди улицы сказал мне: "Я очень хочу тебя!"»
Готовые помочь вам, они арендовали дом рядом с нашим храмом; днем и ночью десятки полицейских с заряженными винтовками ждут чего-нибудь от вас, чтобы немедленно войти в лагерь. И не так много нужно — если вы просто закурите сигарету… а они все курят сигареты. Если вы просто держите чью-то руку, помните: полиция ждет с заряженными винтовками, совсем рядом — со специальной целью они арендовали тот дом.
Прежде тот дом принадлежал нам. Наши люди раньше жили в том доме, мы снова попросили владельца, и он очень обрадовался; он сказал: «Я не жалуюсь на ваших людей. Они могут владеть домом, дом пуст». Но, должно быть, несколько полицейских ищеек есть даже здесь — я не могу назвать доносчика человеческим существом. Он просто полицейская ищейка, вынюхивающая тут и там.
Те полицейские ищейки, очевидно, сообщили полицейскому комиссару: «Они намерены
Возможно, ему приходится приказывать это всем другим владельцам в Корегаон Парке — дома пусты, — а тот владелец, наверное, сказал: «Дом пуст, а вы препятствуете мне брать ренту». Лишь для того, чтобы помешать нам, полиция взяла его в аренду, и теперь там живут полицейские, просто наблюдая; и если где-то будет замечен какой-либо признак любви, то совершится преступление.
Общество против любви, правительство против любви, образование против любви.
Я помню, как я сидел с проректором университета, где изучал психологию. Он любил меня; бывало, проходя коридором и заметив меня, он обязательно тут же посылал кого-нибудь, чтобы позвали меня: «Если у вас нет никаких уроков или других занятий, заходите ко мне на чашечку чая».
Он любил обсуждать вещи потусторонние; определенно, у него был философский склад ума. Однажды, когда я сидел с ним, вошла аспирантка, вся в слезах. Она сказала: «Меня беспрерывно изводит один молодой человек — мы учимся по одной специальности и в одном классе. Он продолжает всячески издеваться надо мной».
Проректор попросил: «Расскажите мне прямо, что он на самом деле делает».
Она ответила: «Иногда он выпускает воздух из моего велосипеда, иногда, если вокруг никого, швыряет в меня камни. И все время продолжает писать письма — не подписывая их. Я знаю, что это он, мне знаком его почерк». Она принесла три или четыре дюжины писем. Проректор сказал: «Мне знаком этот парень. Не вы первая жалуетесь на него. В этом университете он уже пять лет — с самого начала, и все время он занимается одним и тем же. Я устал от него, его наказывали по-всякому. Теперь единственный способ — исключить его из университета».
Я сказал: «Одну минуту. Нам придется решить, кого исключать». Он спросил: «Что вы имеете в виду?»
Я ответил: «Я имею в виду, что либо меня нужно исключать, либо вас, либо эту девушку, либо того парня — здесь замешаны четыре человека».
«Вы что, вдруг с ума сошли?» — сказал он.
Я сказал: «Успокойтесь. Позвольте мне поговорить с девушкой». Я спросил: «Будь правдивой и искренней — ведь ты на самом деле получала удовольствие, когда тебя изводили?»
Наступила пауза, но ее слезы исчезли. Я спросил ее: «Ты бы предпочла, чтобы никто не прокалывал твой велосипед, не швырял в тебя камни, никогда не писал ни одного письма?»
«Я никогда не думала об этом таким образом, — сказала она. — Нет, я не предпочту такого».
И я спросил ее: «Будь искренней. Твой приход сюда, чтобы сообщить, — нет ли в нем какой-то радости внутри, что именно ты — самая прекрасная девушка? — и к тому же представляешь все доказательства этому».
Она спросила: «Но откуда вы знаете?»
Я сказал: «Узнать об этом не проблема, тут совсем простая психология: женщина страдает больше всего, если никто не смотрит на нее». Хотя, если вы смотрите на нее больше трех секунд, она сильно рассердится. Три секунды — это предел, обнаруженный психологами. Три секунды — это случайно, между прочим; но взгляд более длительный становится пристальным. Однако если женщину никто никогда не разглядывает пристально, ее страдания будут невыносимы.