Мессия
Шрифт:
Ред идет в ванную, набирает холодной воды в руки и брызгает на лицо.
Музыка в квартире Шали звучит невыносимо громко.
Черт побери. Как назло, именно сейчас.
Ред прижимает руки к ушам и пытается заглушить какофонию, чтобы пораскинуть мозгами.
Басы бьют и бьют по мозгам.
Думать при таком шуме невозможно.
Что ж. Придется пойти сказать Шали пару слов.
Он подходит к двери и распахивает ее.
За дверью стоит фигура в хлопчатобумажных брюках и джинсовой рубашке, застегнутой на пуговицы до шеи.
Джез.
119
В
Ред пытается заговорить, но звуки не выходят.
Джез делает к нему шаг. Белая тряпица мгновенно взлетает к лицу Реда.
Резкий, едкий запах хлороформа – Джез зажимает тряпицей нос и рот Реда.
А потом только непроглядная темнота.
120
– Я никогда не думал, что меня могут поймать, – кроме разве что того случая, на кухне в доме Томаса Фэрвезера, с Камиллой и маленьким Тимом. Когда я зашел с Лабецким и он был весь в крови. Помнишь? Помнишь, как закричал Тим? Не потому что он увидел Лабецкого, покрытого кровью. Потому что он увидел меня. Он пришел по коридору, когда я творил мученика из Томаса. Я взял его за руку и отвел в спальню. А потом он увидел меня снова, на следующий день, когда уже знал, что случилось с его дядей.
Может быть, ты думаешь, будто мне повезло, что Тим до сих пор молчит о той ночи. Я же склонен считать это Господней волей. По той же причине – благоволения Господа – я зашел так далеко и никто не смог меня остановить. Есть три причины, убеждающие меня в том, что я есть истинный новый Мессия. Две из них очевидны, их мог бы заметить каждый, с самого начала этой истории.
Во-первых, мое имя. Мои инициалы. Джез Клифтон. Джезус Крайст. Иисус Христос.
И если ты заглянешь в мое личное дело в Скотланд-Ярде, то увидишь дату моего рождения: 25 декабря 1966 года. Рождество. Таким образом, сейчас мне тридцать два года. Примерно столько же было Христу, когда он умер на кресте.
Обе эти причины и слепой мог бы заметить. Однако, как уже говорилось, это лишь указания. Третья причина гораздо, несравненно важнее. Это полное, окончательное доказательство.
Но доверить его я могу лишь своему Иуде.
121
Когда Ред приходит в себя, он оказывается на кухне, прислоненный к стене. Единственный свет исходит от свечей, которые мерцают на столе, так что требуется некоторое время, чтобы зрение приспособилось к полумраку.
Он смотрит на часы на стене. Чуть больше одиннадцати. Он был без сознания более двух часов.
Кухонный стол накрыт на тринадцать человек. По шесть приборов расставлены по обе стороны стола, и один в дальнем конце. Один конец свободен.
Каждое место отмечено стеклянным сосудом – кроме двух: того, что во главе стола, и находящегося непосредственно справа от него. Там стоят тарелки с мясом.
В каждом из стеклянных сосудов что-то заключено.
Ред поднимается на ноги, пристально вглядывается в ближайший к нему сосуд и видит, что находится внутри.
Язык.
Одиннадцать сосудов с одиннадцатью языками.
Неожиданно в дверях появляется Джез.
В отношениях некоторых людей порой наступает
Когда Ред поворачивается и смотрит на Джеза, ему кажется, что он видит совершенно незнакомого человека. Человека, похожего на Джеза, как две капли воды, но не являющегося Джезом, которого он знает. Ред видел Джеза и в гневе, и в радости, и в боли, но он никогда не видел его лицо... таким пустым. Выражение, которое и выражением-то не назовешь. Пустота.
Нет, это не Дункан. Совсем не Дункан. Джез.
На Джезе его гидрокостюм. Реду требуется секунда, чтобы сообразить почему, потом он мысленно снимает шляпу перед Джезом. Кровь на черном незаметна, к резине не пристают волокна. Это идеальный костюм, чтобы убивать людей.
Джез шагает вперед.
– Я сяду во главе стола. Ты по правую руку от меня. Входная дверь заперта, и я гораздо сильнее тебя. Думаю, ты сам понимаешь, что рыпаться не стоит.
Ред обходит стол и с ощущением тошноты опускается на стул, на который только что указал Джез.
"Сохраняй спокойствие, – твердит он себе. – Пусть продолжает говорить".
Языки в банках насмехаются над Редом – пародия на накрытый по-домашнему стол.
Не смотреть на языки! Сосредоточиться на Джезе!
Черная цилиндрическая сумка Джеза стоит на полу у его стула.
Большая сумка. В такую сумку могла поместиться вся эта еда и сосуды. Да и все остальное, что потребуется ему сегодня ночью.
Джез наклоняется и вынимает что-то из сумки. Пурпурная ткань, сложенная вчетверо. Он расправляет ее и надевает через голову.
Пурпурное одеяние, точно такое же, какое было на Христе по пути на Голгофу.
На столе перед ними стоят две бутылки с красным вином, откупоренные. Джез садится и наливает им по бокалу.
– Первый из четырех, – говорит он.
Ритуал Пасхи требует, чтобы все, даже беднейшие из бедных, выпили по четыре чаши вина.
Ред отпивает маленький глоток. Терпкое тепло пробегает по его зубам и языку.
Его языку. Господи, нет.
В середине стола стоят четыре маленькие миски с травами. Джез тянется к ним.
– Горькие травы, приправа к ягненку, – говорит он. – Истолченные лавровые листья, майоран, базилик и хрен. Их едят в память о прошлом евреев в бытность их рабами в Египте. – Он сдабривает травами мясо в тарелке Реда, а потом в своей. – Давай. Ешь.
Они едят в молчании. Барашек сухой, глотать его трудно, так что Реду приходиться запивать его вином.
В этом молчании Ред ощущает лишь пустоту, никакого логически связного плана действий не образуется в его голове. Поначалу он пытается успокоиться, в надежде на то, что план сам придет к нему, потом напрягается и пытается заставить его появиться. Ни тот, ни другой метод не срабатывают. Все без толку. Его сознание замкнулось на самозащите, потому что совершенно не может смириться с невероятностью того, что с ним происходит, и рискует не выдержать.