Месть Анахиты
Шрифт:
Едва за расшитой золотыми звездами черно-синей шелковой завесой ночи шевельнулся и назрел рассвет и завеса от него стала сереть, а звезды тускнеть, Сурхан, накинув на голые плечи старую шубу, вышел в сад.
Здесь все пока что черное. Сурхан провел большой ладонью по ветке граната и ощутил терпкую влагу. Он отер ею лицо и грудь.
Голова, как медный котел с песком. Тягостна ссылка, пусть она и почетна. Считается почетной. Слоняйся без дела по стенам, у частых бойниц, пьянствуй от скуки, ублажай наложниц.
Тьфу!
Над головой, в темной кроне шелковицы, раздалось резкое:
— Вррре-ешь! — И затем — мелодичный флейтовый свист: — Фью-тью! Лью-пью! Пою…
В звонкой песне — недоумение, будто кого-то ищут, зовут, но не могут найти.
Это иволга! Он тут же замер, чтобы ее не спугнуть. Осторожная, скрытная птица. Не лезет назойливо к человеку, как воробей, горлица или скворец, держится особняком. Будто сознает красоту своего голоса и ярко-желтого, с черным, оперения.
— Не знаю, детка! Может, и вру. Сам себе. «Фью-тью» у нас, и вправду, каждый вечер. И «лью-пью» и «пою». Что мы тут можем?
При мне всего-то три сотни верных людей, соплеменников-телохранителей. И остается нам прилежно стеречь, — пока нас самих стерегут, — заповедный город гордых парфян, носящий имя былого царя Мехридата…
По узкой дорожке между кустами инжира, гранатов и роз, под черными шелковицами, он осторожно выбрался к плакучей иве на берегу водоема.
Три дальних таких водоема тянулись дугой вдоль сада, огибавшего дворец, — за ними высилась восточная часть крепостной стены, наиболее мощная в «запретном» городе. Стена закрывала воду от рассвета, она в трех каменных бассейнах казалась черной. Вода поступает сюда по нанизанным одна на другую кубурам — трубам из обожженной глины — из студеных горных ключей.
Сурхан долго стоял в нерешительности. Огромный, прямой, неподвижный, он казался в сумраке статуей, сошедшей, чтобы пройтись, из ниши в парадном Квадратном зале дворца.
Но в саду уже светлеет, поверхность воды тускло блеснула. Надо все ж совершить омовение, чтобы встретить солнце чистым, с освеженной душой.
Сурхан резко сбросил шубу, спустился по мраморным ступеням, попробовал воду босой ногой. Ах! Он с диким воплем рухнул в ледяную купель. Хорошо! Всегда так бывает: вначале боишься холодной воды, затем из нее не хочется вылезать.
Он растер молодое крепкое тело белой грубой тканью, обернул полотенце вокруг головы, как тюрбан. Сунул ноги в чувяки из сыромятной кожи, надел шубу в рукава, запахнул ее. Овечий мех грел и ласкал стылую кожу.
Мимо сонных казарм, примыкающих к
Купание в ледяной воде взбодрило Сурхана телесно, но состояние духа оставалось мрачным.
Холод, правда, загнал тревогу глубоко внутрь. Но, сгустившись там, она стала еще горше. И уныло кричала одинокой иволгой.
Перед ним тихо возник воин с копьем.
— Ты, Фарнук? — пригляделся Сурхан.
— Я.
— Все спокойно?
Фарнук не ответил. Ненужный вопрос. Глупый! Если б не было все спокойно, уже бы всю крепость шатали шум, топот и гвалт.
Он сердился на Сурхана. Весна. В степях сейчас зеленый рай. Голубое раздолье. Фарнуку нужно домой, в родное кочевье, к табунам коней знаменитой нисейской породы. Он даже отсюда слышит, как хрустит пахучая трава на зубах лошадей, высоких, выносливых, быстрых, хорошо приспособленных к передвижению в пустынных местах.
А начальник не отпускает. У него нелады с царем. Из-за гор ползут всякие слухи, и Сурхан со дня на день ждет вестей от Хуруда.
И пропадай от тоски в «заповедном» городе Мехридаткерте, запертом для простых смертных. Фарнук тоже не князь, зато лучший стрелок в сакском войске Сурхана и верный его помощник в трудных делах.
Сурхан угрюмо взглянул на синий, нависший над городом горный Дахский хребет, что зовут еще Канет-Дагом, повернулся и двинулся молча по юго-восточной части стены, над казармами, к Восточному бастиону.
Крепость в плане пятиугольника, продолговата, с юга широка, к северу сужается и напоминает в общем колчан для стрел.
Это и есть колчан, если подумать: священный город первых парфянских царей, их усыпальница и поминальный храм, хранитель Главного огня и парфянского воинственного духа.
Фарнук без слов последовал за ним. Между Южным, главным, бастионом и Восточным — семь близко расположенных друг к другу прямоугольных башен, выступающих за фасадную линию стены. Всего же башен в Мехридаткерте — сорок три.
Неприступна крепость. Трудно взять ее. И убежать отсюда трудно, если ворота припрут снаружи.
Возведена Мехридаткерт на естественном холме высотой до десяти и больше локтей, да сами стены — локтей по тридцать, так что на эту громаду не то что лезть с оружием в руках — смотреть страшно. Стена в толщину достигает шестнадцать локтей, и на ней, наверху, могут свободно разъехаться две боевые колесницы.
Рассвело. Потеплело. Сурхан распахнул свою шубу.
Взгляни на него сейчас какой-нибудь Красс, он ни за что не признал бы в молодом этом, рослом «варваре» второго, после царя, человека в Парфянской державе. Степняк. Наедине с собой и рядом с подобными себе он не выносит скованности.