Месть Аскольда
Шрифт:
«А, чем черт не шутит, — подумал Путята, — авось, поможет набить короба».
И, к великой радости посланца, развернул своего коня.
В Ватикане торжествовали. Еще бы: Великий русский князь Ярослав Всеволодович дал согласие оставить Православие и стать католиком. Григорий IX готов был обнять своего легата, но сан заставлял сдерживать чувства. Он расхаживал, по-старчески шаркая ногами, по кабинету, радостно потирая руки: без жертв и насилия целый народ может перейти под сень Вселенской церкви! Да, тут он утрет нос этому
Григорий возвратился в кресло и подслеповатыми глазами обежал особо доверенных, допущенных им в свои покои:
— Нужен посланец к русскому князю Даниилу. Мы не можем держать эту радостную весть при себе. Наша обязанность — подтолкнуть скорее русского князя к принятию такого же решения. Если мы этого добьемся, трудно будет устоять и Черниговскому князю. И тогда, считайте, Восток в наших руках.
Отцы святой церкви переглянулись. Ишь, куда замахнулся старец! Стоя одной ногой в могиле, он думает о делах, будто ему отпущена вторая жизнь.
— Сын мой Бенедикт! — голос папы еще тверд и звучит в огромных каменных покоях довольно резко.
Поднялся высокий сутуловатый человек. На его узком и безжизненном, как маска, лице нельзя ничего прочитать. Только глаза горят, как два угля, выдавая бурную, мятущуюся натуру.
— Слушаю, мой верховный понтифик, — он сделал шаг вперед и, приложив руку к груди, склонил голову.
— Ты знаток многих языков и обычаев неверных. Лишь тебе я могу доверить свою буллу к этому русскому князю.
Через два дня папа, лично вручая буллу легату, напутствовал его:
— Скажешь, что если он примет наше предложение, — Бенедикт понял, что речь идет о русском князе, — папский двор пожалует ему королевскую корону. И что он будет первым из русских, получившим такой сан, и встанет на одну ступеньку с великими европейскими правителями.
Легат молча принял в поклоне папский документ и скромно удалился.
Князь Даниил только что вернулся в Галич. Несмотря на усталый вид, настроение у него было хорошее. Бояре, как ищейки, жаждали выведать, где это пропадал столько времени их князь. Невесть откуда просочился слух, что князь-де город новый строит. В лоб спросить — смелости не хватает. Слуги молчат как рыбы, какую бы деньгу им ни сулили. Все напрасно. Отшучиваются, как князь, да помалкивают. Чуть ли не месяц не видели князя, а он знай себе твердит со смехом:
— Леса дремучие, дороги длиннючие, ни конца им ни края, как от жизни до рая.
Так, не солоно хлебавши, и разошлись бояре. А день стоял пригожий. Солнце ласкает землю. Слабый ветерок принес с Днестра запах реки и едва ощутимую прохладу. И вдруг захотелось князю, как в далеком детстве, с разбегу кинуться в свинцовые воды и вынырнуть где-нибудь на середине реки.
Под удивленные взгляды домашних князь резво, будто и не было за плечами сотен верст лесистых дорог, сбежал с кручи и, сбрасывая на ходу одежду, ринулся в воду. Его нашли на берегу. Он лежал, раскинув руки, на раскаленном песке.
— Князь, а князь, — позвал его Мирослав.
Даниил открыл глаза.
— Гость
Даниил приподнялся:
— С Риму? Опять по мою душу…
— Не пронюхали ли они, что ты город заложил? Может, противу будут?
— Им-то что? Моя земля, Русская, — князь запрыгал на одной ноге, натягивая портки. — Город я там заложил, чтобы в Европу обеими ногами вступать. Из наших лесов да болот, чай, не шибко видно, как мир живет. Они радоваться должны. К ним ближе буду. Торговлю наладим. Такие же кузни, как у них, строить станем. Хочу мастеровых людишек к себе пригласить: голландцев, немцев, евреев. Пусть они и у нас дела налаживают. Оружие пусть делают, кольчуги, латы. Да другую разную мелочь.
Дядька ядрено крякнул:
— Ну, хватил! Хотя… молодец! Правильно. А то косу или вилы жди, когда купчина пожалует. Да еще обдерет, как липку. Дома каменные надо.
— Будут и дома каменные, если татарня не помешает. Мы им, — он шутя погрозил пальцем на запад, — покажем! К нам поедут учиться.
Дядька рассмеялся:
— Ишь, куда твоя мыслишка кинулась. Бояре тебе могут помешать. Они на тебя давно зуб имеют.
Князь был уже одет. Выглядел свежо, помолодевши.
— Знаю. Веры у меня к ним нет после их предательства. Но свой город я им не отдам. Отстрою, и будет Холм княжим градом. От татар подальше и к Польше ближе.
Они шли не торопясь по скрипучему от сухости песку, обходя густые заросли.
— Да-а-а… — неопределенно протянул дядька. И вдруг спросил:
— Скажи, Даниил, как думаешь, татарин придет сюда?
Даниил задумался. Сорвал травинку. Сунул ее в рот. Пожевав, откусил жеваный конец.
— Не знаю, право, Мирослав, что тебе и ответить. Но боюсь, что явятся. Не будь их, я бы этого треклятого римлянина… Я знаю, чего они от меня хотят.
Дядька выжидающе посмотрел на князя. Даниил отвернулся:
— Чтобы я поменял веру.
— Да ты что? — Мирослав аж присел. — Гони ты тогда его в три шеи. Ишь чего захотели!
— И прогнал бы. Да время не то. Вот мы сейчас стоим у реки, речи разные ведем, а Батый, может быть, рать собирает. А я один как перст. От своих, русичей, помощи не дождешься. От Михаила… Да что тебе объяснять, ты лучше моего знаешь. Даже собственных бояр, и то опасаться приходится. Вот тебе и «гони». А прослышат все, что я Рим обидел, духом воспрянут. Поймут, что папа обиды не забудет. Не то венгров, не то еще кого пришлет. Может, того же самого Батыя. Руки у папы длинные. Мы ведь не утки, не уплывем. Ну что, пошли?
— Пошли, — неохотно сказал Мирослав.
Переодевшись, как и полагается, князь принял посла в гриднице. У них был долгий, поначалу настороженный разговор. Но по мере течения беседы и той душевности, которая открылась в русском князе, ледок отчуждения стал таять. Папский легат оказался удивительным человеком. Он хорошо говорил по-русски и умел слушать. На прямой вопрос Даниила, откуда он знает язык, тот, какое-то время поколебавшись, ответил, что он наполовину русский.
Даниил был крайне изумлен.