Месть Атлантиды

Тимина Светлана

Если раньше верховные полководцы Кассиопеи втайне предвзято посмеивались, полагая, что на отваге царского сына Эдер особо не корпел при вершении его судьбы от рождения, отважный поступок принца развеял эти предрассудки в один момент.

Юный сын рода Лентулов, душа компании и не по годам умный стратег, шестнадцатилетний Домиций, обученный лучшими учителями наравне с принцем, впервые увидел заносчивого царского сына с иной стороны. Родители отдали его в арьергард будущих дворцовых легионеров в возрасте семи зим. Мать с рождения видела в сыне будущего стратега, но не войн, а мирных переговоров и регулирования военных конфликтов. На обязательной военной подготовке настоял его отец, Кратий Лентул, невзирая на причитания супруги –ее голос не имел в принятии решения главой рода никакого значения.

Впервые оказавшись во

дворце, Домиций не избежал жестоких насмешек царского сына и его неизменного окружения, состоящего из других отпрысков аристократических семей. Кассий показался ему избалованным мальчишкой, привыкшим получать по щелчку пальцев все, что пожелает. Сыну рода Лентулов не оставалось ничего другого, кроме как скрыть внутри себя свое истинное отношение и стойко сносить придирки и подшучивания Кассия и его юной свиты. Дар будущего стратега дипломатических отношений уже расцветал в юном сознании мальчика, и стойкость характера со временем сделала его неуязвимым от ядовитых стрел остроумия принца. Воинское искусство понравилось Домицию, корни отца, прославленного воина, передались сыну в полной мере. Обособленно, не принимая участия в подчас неоправданно жестоких забавах Кассия, он постигал науку владения мечом и луком, изучал историю дальних земель, которые впоследствии они завоевали вместе, дипломатическое искусство и прочие дисциплины, которые давались ему даже с большей легкостью, чем наследному принцу. Военного похода и боя с ласирийскими безумцами он ожидал с не меньшим воодушевлением, чем царский сын. Он еще не знал, что именно в этом сражении Кассий откроется ему с другой, неизвестной до того стороны, и эта внезапная метаморфоза проложит начало их крепкой и нерушимой дружбе.

И тогда, с восторгом и уважением взирая на поднявшего к безмолвным небесам меч принца, Домиций, не отдавая себе отчета в своих действиях, приложил руку к сердцу и с искренностью, только усиленной запалом недавнего успешного боя, провозгласил:

— Да пошлет Светлый Эдер здравия и великих свершений храброму Кассию Кассиопейскому, сыну великого царя Актия!

Толпа подхватила приветствие, сотрясая мечами в безудержном восторге, а принц, отыскав взглядом первого, кто провозгласил его величие, изумленно сдвинул брови, и впервые проявившаяся сталь в его взгляде на миг смягчилась. Меньше всего он ожидал этого от спокойного и непробиваемого никакими подлыми провокациями Домиция такого жеста. Детская ревность и стремление показать превосходство перед своим молочным братом, словно сгорела в огне его внезапного возмужания.

О том, что Амейда из рода Лентулов при рождении вскормила его, царского сына, своим молоком, он знал давно. Ни отец, ни мать не стали скрывать отКассия этого обстоятельства – в день появления на свет принца царь Актий получил серьезное ранение в противостоянии с кочевниками побережья, и у царицы от переживаний за здравие и жизнь супруга закончилось молоко. Леди Амейда, которую связывали теплые дружеские отношения с царицей, еще кормила грудью маленького Домиция, и материнского молока у нее было в избытке. Царица приняла помощь своей доброй подруги, и, таким образом, мальчики стали молочными братьями. Правда, Домиций об этом даже не догадывался, скромная Амейда об этом умолчала. Иначе дело обстояло с Кассием: он знал. С самого детства. Но признание матери вместе с просьбой проявить к сыну рода Лентулов особое расположение вызвало в нем свойственный младому возрасту дерзкий протест. Мотивы своих поступков принц понял поздно, до того же сам боялся признаваться себе в своих страхах. Он боялся. Боялся, что тихий и безобидный Домиций украдет у него любовь матери, боялся, что отпрыск кассиопейских патрициев станет кичиться своим особым положением при дворе и держать себя с принцем как ровня. Таким образом, добрый жест Амейды во многом обеспечил сыну тяжелое детство, но Домиций достойно выдержал презрение царского сына, и сердце его при этом не ожесточилось, миновав отравы презрения к своему обидчику, во многом благодаря пытливому разуму и не свойственной многим детям рассудительности.

В ту же ночь, после казни дезертиров, осознавший свою сущность Кассий сам заговорил с ним. Без объяснения причин покинув пир и свою компанию друзей, показавшихся сейчас просто неискренними прихвостнями, принц не без труда разыскал Домиция Лентула, зная, что тот предпочитает шумным сборищам созерцание звездного неба и глубокие раздумья. Будущий советник принца стоял на выступающем утесе, созерцая спокойную в ночи гладь океана. Кассий жестом остановил его попытки соблюсти церемонное приветствие. Он сам не знал, откуда взялись слова, хлынувшие потоком сквозь податливость доверия и симпатии к тому, кого он раньше презирал. Сын рода Лентулов умел слушать. Вернее, он умел

услышать. В этом было его отличие от тех, кто гордо именовал себя другом принца, корчил делано заинтересованные глаза, думая о чем-то своем. Кассий к такому привык и не представлял, что может быть иначе. Они проговорили до утра. Принц признался Домицию в том, что они являются молочными братьями, твердым, вовсе не заискивающим тоном, избегая оправданий, пояснил, почему был так жесток с ним в детстве. С этого времени они стали едины. Два таких, по сути, разных человека, лед и пламя с одной стороны, и осторожный, ласкающий свет огненного солнца и теплый летний дождь, с другой.

Кассий не пропустил ни одного набега, ни одного военного похода под знаменами своего отца, и всегда рядом был новообретенный преданный друг, стратег и боевой соратник – ведь на поле боя уравновешенный и спокойный Домиций мало в чем уступал стремительному, сильному и беспощадному Кассию.

Однажды, возвращаясь из Лассирийских окраин, они встретили на пути легион царицы непобедимой Атланты Лаэртии Справедливой во главе с их бессменной предводительницей. Привыкший смотреть на всех женщин помимо, разве что, матери как на усладу и тень мужчины, принц был крайне изумлен и даже раздосадован, когда заметил, с каким пиететом царь Актий говорил об этой воинственной амазонке.

С самых младых зим на уроках сплетения прошлого с настоящим (история) Кассий недоумевал, слушая рассказ стареющего мудреца об этой расе прекрасных непобедимых дев, которые сражались как мужчины и правили, отрицая права мужей на трон и всевластие. Это просто не укладывалось в его голове! Место столь красивых дев с кожей цвета корицы и молока должно было быть у ног мужчины, а не на поле брани! Женщина должна хранить семейный очаг и трепетать перед своим супругом, законным повелителем, а не брать в бою города. Но особо его возмутил тот факт, что атланки прежде не подвергались кровосмешению, и на рабских рынках невозможно встретить представительницу самой великой империи в мире.

— Это ненадолго!
– воскликнул тогда принц, которому не так давно исполнилось тринадцать зим, под раболепный хохот своей свиты, присутствующей также на уроке. — Когда я взойду на трон, каждый получит себе в услужение по темнокожей горячей штучке из этой возомнившей невесть что Атланты!

Весть о выходке сына дошла до Актия, и царь даже отчитал его в тот же день.Принц недоумевал. И тогда, и сейчас, и особенно, когда смог лично лицезреть встречу Лаэртии Справедливой и Актия. Он слышал, что королева прекраснее Фебуса в зените песков пустыни, и что один из самых красивых стихосложений Кассиопеи восхвалял ее поистине великолепную внешность, но реальность оказалась куда более сокрушительной, чем ожидания. В тот день он впервые увидел прекрасную атланку воочию.

Она восседала на вороном скакуне, величественная и спокойная, словно гладь океана, в доспехах из кожи, не скрывающих ее великолепного тела. Слух о том, что амазонки режут свои груди, дабы сподручнее было удерживать арбалеты, оказался всего лишь глупым слухом. Пышный, даже после недавнего рождения сына и второй дочери, бюст едва прикрывали стальные спиральные доспехи. Ее белоснежные волосы развивались на ветру, а ясные, необыкновенные глаза цвета океана словно смотрели сквозь армию кассиопейцев.

Актий, по мнению Кассия, лишился рассудка! Он говорил с этой величественной воительницей, как с равной себе, даже с неким подобострастием, словно напрочь забыл о том, что Атланта вражеская империя, и, хоть войны никому не объявляла, всегда представляла скрытую угрозу для менее сильной Кассиопеи. Царь справлялся о ее подвигах, поведал о своих и сдержано улыбнулся, прекрасная Лаэртия смеялась, обжигая чарующей глубиной синих глаз, а Кассий ощутил неведомое прежде чувство. Ярость, чувство несправедливости, чувство протеста, а вовсе не поклонения перед этой несравненной королевой. Он подъехал ближе, и тут взгляд матриарх Атланты устремился на него. Она улыбнулась и беззастенчиво оглядела принца с головы до ног. Такой свойственный атланкам осмотр мужчины вновь вызвал в его душе бурю негодования. Но в то же время, вместе с тем... Принц впервые ощутил на себе всю мощь женских чар. Сердце запрыгало в юной груди, разгоняя кровь по телу, и Кассий, покраснев до корней волос, быстро ретировался с места переговоров, словно отравленный стрелой сладкого безумия от взгляда необыкновенной женщины, которую, как и подобных ей, в дальнейшем ходе истории будут именовать роковыми. После этой встречи он три круговорота метался словно в лихорадке, испытывая лишь при одной мысли о королеве бешеное, неуемное юношеское желание близости. Это так истомило его, что по приезду вся его зачарованность прекрасной матриарх вылилась в невиданную ярость и жестокость.