Месть Бела
Шрифт:
— Короче говоря, иногда приходилось крепко поработать верным мечом...
— Позволю себе прервать твой увлекательный рассказ, дабы ты, получив передышку, промочил горло и увлажнил язык, ибо любому путнику нужен привал, а его лошади — водопой, и расскажу тебе историю, коя... — Симур махнул рукой. — В общем, пей и слушай. О женщинах и их голосах. Издревле старшие сыновья правителей Хорайи берут в жены старших дочерей правителей соседнего Хаурана. И наоборот. Тем самым крепились политические связи, тем самым страны оберегали себя от войн друг с другом. И вот очередной старший сын правителя Хорайи женился на очередной дочери владыки Хаурана. Как велось, жених впервые увидел будущую супругу на свадьбе. А впервые
— Жене, полагаю, отрубили голову, — предположил Конан.
— Ответ неверный. Хотя к тому и шло, — а также к войне между Хорайей и Хаураном. Но, на счастье, отличились главный визирь с дворцовым колдуном. Первый надоумил, а второй исполнил. На вымоченные в дарфарском алычевом уксусе листья белого лотоса колдун с одной стороны нанес отвар, изготовленный им по рецептам из древних манускриптов. Теперь такой лист оставалось лишь приложить к женскому рту, и он, крепко прилипая, не давал разжаться губам, не давал вырваться ни звуку. Так сын правителя зачал своего законного наследника. А визирь и дворцовый колдун получили столь щедрую награду, что я даже не хочу произносить какую именно, дабы не вызвать в самом себе зависть к чужому богатству.
— Мужьям многих женщин не помешало бы иметь под рукой такую колдовскую удумку, даже если у женщин этих ласкающе нежные голоса. Ведь иногда они очень много говорят. И много лишнего, — сказал Конан, при этом подумав, что Симур наверняка кое-что присочинил, а, может быть, и вовсе выдумал историю от начала до конца.
— Между прочим, — добавил Симур, — историю эту рассказал моей Локинии, сам Хауранский правитель, да-да, он уже взошел на престол. Год назад он с посольством наведался в Шадизар и тайно посетил заведение моей резвушки, прослышав, что нет ему равных в нашем городе. Твое горло отдохнуло? Тогда продолжай...
И Конан продолжил.
— В местах, откуда я родом, прежде называют себя, а потом требуют того же от других! — так обратился к незнакомке Конан из Киммерии.
Незнакомка, похоже, призадумалась. Медлила с ответным ходом. Наконец вновь зазвучал ее голос:
— А откуда ты родом?
— Оттуда, где не стреляют незнакомцам в спину, где выходят на бой лицом к лицу, где мужчины охотятся и воюют, а женщины сидят дома и ждут своих мужей.
— Ты из Большого гнезда?!
В ее возгласе варвар расслышал радостное удивление.
— Нет, — устало вздохнул киммериец. — Я из Киммерии. Имя мое Конан, а бог мой — Кром. А ты кто такая?
Опять последовало недолгое молчание.
— Меня зовут Апрея. Я молюсь, как и все люди мира, Азарху, богу, ушедшему на поклон. Я никогда не слышала ни о каком Кроме и ни о какой Киммерии. И я не знаю, что мне с тобой делать.
Конан усмехнулся — он, пожалуй, мог бы дать дельный совет, но не стоило забывать о луке и стрелах. Кстати, пока шел их с незнакомкой разговор, варвар повнимательней рассмотрел стрелу. Она была вдвое короче тех, которыми пользовались боевые лучники, и ее венчал деревянный наконечник. Впрочем, довольно острый наконечник, раз воткнулся в древесину...
— Может, ты спустишься пониже? — предложил киммериец. — Как считают у нас в Киммерии — не видя лица человека, принимаешь его за врага.
Конан думал, что последует предварительное глубокое раздумье, но неожиданно сразу, стоило его словам растаять
Конан не дал бы ей больше пятнадцати зим, но, быть может, в этих краях возраст отражается на женщинах по-иному. Лесная лучница невысоким ростом и худощавостью походила на кхитаянку, однако от жительниц восточной страны ее отличали бледно-розовый, а не желтый, цвет кожи, большие глаза на миловидном лице и белокурые волосы, заплетенные в косу. Коса была скручена на затылке и заколота расщепленными палочками. Девичью красу прикрывала куртка, скроенная из шкурок мелких зверьков, да еще короткие, до колен, матерчатые штаны с неровными и разлохмаченными нижними краями.
При всем при том, то есть при луке, изготовленном для немедленной стрельбы, при ножнах на поясе и выпущенной как повод к знакомству стреле — лесная женщина не казалась Конану грозно воинственной и надменно независимой, как какая-нибудь амазонка...
— Тебе, Симур, тоже, наверное, приходилось слышать об этом странном племени. Мне же не раз доводилось сталкиваться с этими женщинами, почему-то называющими себя не дурами набитыми, а амазонками. Сражаются они плохо, зато при этом много кричат и так неистово осыпают отборными проклятьями всю мужскую братию, что приходится лишь удивляться, как от их слов не падут небеса и навсегда не придавят столь гнусную волосатую породу...
— И еще раз я перебью тебя, Конан из Киммерии, ибо чем больше ты говоришь, тем больше нуждаешься в отдыхе, — сказал Симур. — В заведение Локинии однажды попросилась женщина высокого роста и с широкими плечами, и Локиния ее взяла. Новая жрица любви после призналась, что происходит родом из грозного племени амазонок. А признавшись, она рассказала свою историю. Три десятка лет несчастная скакала на лошади, натягивала тетиву лука, размахивала саблей и страстно, как предписывают законы племени, ненавидела мужчин. Но вот в одном из сражений с воинами-мужчинами нашу амазонку захватили в плен. И, конечно же, подвергли страшному унижению, то есть надругались над ней, то есть воспользовались ею как женщиной и воспользовались не единожды. — Симур прервался на глоток вина. — А после милостиво отпустили восвояси. Амазонка вернулась к соплеменницам, которые ее пожалели и утешили. Но выдержала она прежней жизни всего с седмицу. Познанные новые ощущения не отпускали ее, лишали сна. И они, новые ощущения, наконец заставили женщину предать свое племя. Поскольку тридцать солнцеворотов амазонка провела беспорочно, словно жрица злобной богини целомудрия, то приходилось срочно наверстывать упущенное. Последнее обстоятельство и привело ее в веселый дом толстушки Локинии. Представь себе, она нисколько не жалеет о брошенных саблях и луках, о скачках по полю кровавой сечи. Иные скачки всецело захватили ее. Если ты воспользуешься приглашением Локинии... Однако мы отвлеклись. Продолжай же. Итак, лесная женщина держала лук наготове...
— ...и внимательно, как диковинку в саду чудес, меня разглядывала.
Конан первым прервал игру в гляделки.
— Почему ты стреляла мимо?
— А ты хотел, чтобы в тебя, перекормыш?
— Тогда бы мне все было ясно. А так — мне не ясно, зачем стрелять, когда не желаешь убить или ранить.
— Я хотела, чтоб ты обернулся.
Лучница сидит и не шелохнется; Конан так не мог. Больно уж неудобна ветвь, покрытая влажным мхом, что для сиденья, что для стоянья. То нога затечет, то спину сведет. Приходится вертеться, менять позу. Чтоб уютно чувствовать себя на этих сучках, надо, не иначе, родиться птицей или жуком-древоточцем. Или лесной женщиной.