Месть Бела
Шрифт:
«Только бы никто из нас ничего не повредил», — как заклинание, иногда повторял про себя Конан. И вскоре все его мысли представляли собой нехитрый и обычно несвойственный Конану набор заклинаний: «только бы не упасть», «только бы хватило сил», «скорее бы это кончилось», «дойти бы».
Они незаметно, но постоянно забирали вверх. Джунгли редели и, наконец, остались позади. Они вышли на открытое пространство, где неожиданно дикари остановились, стали один за другим опускаться на землю и позволили сесть пленникам. Сев, оба пленника рухнули на землю и забылись сном.
Утро открыло им глаза. Не благодаря взошедшему светилу,
Прояснилась и судьба оружия. Ножны киммерийца болтались теперь за спиной одного из дикарей, их примитивные луки и стрелы дикари, судя по всему, взять побрезговали.
Все проснулись, кого требовалось — разбудили, и продолжился переход, их погнали дальше, держа по-прежнему связанными. Хорошо, что стало светло и джунгли остались позади, хорошо, что двигались они теперь по утоптанным тропинкам холмистой местности. Зато теперь их заставляли бежать. Правда, небыстро, размеренно, но и это было тяжело. Особенно Апрее.
У Конана болело все. Ему казалось, что в пятки заколочены гвозди, что к ногам привязаны гири, в рот натолкали бумаги, а на теле не осталось живого места, не получившего бы удар или ушиб при падении. Веревки содрали кожу на запястьях и тоже причиняли боль. И опять дало себя знать проклятье Бела — как же, волновали бы раньше Конана такие пустяки!
Лес редел, деревья вокруг становились все тоньше, расстояние меж ними — все больше, дневной свет разгорался ярче, вот уже и далекие холмы видны...
И еще кое в чем сказывалось проклятье бога воров: когда их гнали по джунглям, Конан иногда словом-другим подбадривал Апрею, а теперь у него не осталось сил даже на такие малости. Иногда оглядываясь назад, Конан видел, как тяжело лучнице. Хотя вроде бы ее походка выглядела более легкой, чем вчера, кажется, она начинала привыкать к земле.
Грязная Нергалова пасть, протухшие кишки ослов, слюна бешеного волка! С Конаном творились невообразимые вещи: становилось все хуже не только телу, но и душе. «Еще немного, — мерзкими склизкими змеями заползали под черепом подлые мысли, — и упаду, пускай делают, что хотят. Убьют, так убьют, вряд ли то, что ждет меня и всех нас впереди намного лучше смерти».
Неизвестно куда бы завели и на что подвигли бы Конана черные струи, затоплявшие его душу, но тут показалась конечная цель их перехода. До нее оставалось еще немало, но все-таки конец мучений стал теперь виден. И если сжать зубы, можно продержаться.
А увидели они, перевалив через вершину одного
Теперь они бежали только вниз. И хотя тропа была утоптана и никакая мгла не мешала смотреть, куда ступает нога, но сами ноги уже не держали.
Наконец они спустились в долину и попали на широкую дорогу, лес остался позади, и теперь перед отрядом и вокруг него тянулись бескрайние поля. Дорогу дикари сработали неплохую — покрытием служил закатанный в глину мелкий камень. Стезя тянулась, как уже говорилось, вдоль полей, на которых трудно было не заметить фигуры в светлых одеждах и широких конусообразных шляпах. Когда их процессия проходила мимо (к облегчению пленников, они вновь перешли на шаг), работники выпрямлялись, вглядывались и тут же сгибались в поклоне. Пленители Конана и Апреи никак не отвечали на эти знаки приветствия.
Навстречу им попалась повозка — раскрашенный деревянный короб, запряженный массивными рогатыми животными. Большие, зобатые, сонные, они степенно выбивали пыль из дороги. За повозкой следовало двое вооруженных людей верхом на лошадях.
— А чего ж и верхом на быках не ездить, — снасмешничал Конан, и за разговорчики тут же от идущего сразу перед ним дикаря получил удар ладонью по щеке.
Их сопровождающие остановились, пропуская шествие людей и животных. Конан засмотрелся на лошадей, невысоких, крепких, гривастых, на лошадей, которые напомнили ему горную киммерийскую породу, как вдруг могучий удар повалил его в дорожную пыль, чьи-то стальной хватки пальцы вцепились в его волосы и прижали лицо к дороге. В кожу лба вдавились выступающие из глины горбы и гребни камней. Его глаза увидели перед собой разбегающиеся по глине трещины.
«Узкоглазые уродцы, я вам сполна припомню радушное обхождение», — захлестнула Конана ярость, уже подзабывшаяся, которая захлестнула иссушающий душу страх. Он скосил глаза и увидел, что и захватившие их люди стоят на коленях, низко наклонив головы к земле. «Это, конечно, ваше свинячье дело, кому поклоны бить. А меня, парни, не стоило впутывать в ваши обычаи, не люблю склоняться не пойми перед кем».
Чужая рука отпустила волосы Конана, он понял, что можно подниматься. Лесная девушка Апрея тоже отряхивала пыль с колен. Встретились с ним взглядом. И неожиданно улыбнулась, подмигнула Конану. А он вымученно улыбнулся ей.
Они продолжили путь. Впереди, отгораживая дорогу от полей, потянулись перелески. В тени толстоствольных, ветвистых деревьев с крупными, в ладонь листьями идти стало легче. Дошли до развилки. Свернули направо, а налево, вдали — успел рассмотреть Конан — показали себя крыши небольших приземистых домиков, хижин. Но их вели не к ним.
Куда их вели, стало ясно довольно скоро. Перелески закончились, они вышли на открытое пространство. И увидели дом. Высокую ограду из толстых древесных стволов с заостренным верхом и возвышающийся над ней дом. Если б их прогулка была увеселительной, Конан непременно остановился бы, чтобы полюбоваться необычным видом этого строения. Здание было высоким, сужающимся кверху. Каждый этаж опоясывали широкие, загнутые кверху карнизы, или как бы даже отдельные крыши, последний этаж напоминал башенку и его венчал деревянный резной шпиль.