Месть и любовь
Шрифт:
– Но мастер Дэмиан никогда не одобрил бы этого, мисс Хэтти. Боже, он никогда…
– Перестаньте. Сейчас неподходящее время, чтобы распускать слюни. Вы обещаете мне, что останетесь со мной до конца и будете держать язык за зубами?
– Да, мисс Хэтти, – сказал он, наконец, глядя ей прямо в разгневанные синие глаза. – Клянусь, но мне ненавистна мысль о том, что может случиться.
– Ненависть как нельзя лучше подходит для этой проклятой ситуации. Значит, договорились? Теперь я ухожу. Оставайтесь здесь.
Она решительно
Два часа назад Хэтти уже просчитала в уме предстоящий поединок. Она понимала, что успешный исход дуэли зависит от хладнокровия, и поэтому не пожалела времени на оттачивание мастерства. Она мысленно вскидывала свой, дуэльный пистолет, наводила его на воображаемую мишень, охотилась за ней, поворачивала туловище из стороны в сторону и ласково поглаживала курок. Снова и снова, минута за минутой она отрабатывала каждое движение. Все это продолжалось до тех пор, пока сосредоточенность не достигла высшего предела, пока мозг не воспринимал ничего, кроме единственной заветной цели.
Теперь у нее не оставалось ни капли страха, ни капли сомнений. Она не должна промахнуться.
Так думала она, приближаясь к недругу. Походка ее была размашиста и небрежна, руки в теплых перчатках – тверды и сухи.
Она мельком взглянула на графа и, прищурившись, пристально посмотрела на маркиза.
– Доброе утро, ваша светлость, милорд Марч. Не будем мешкать. Я не хочу, чтобы моя кобыла томилась в ожидании на таком морозе. Можем приступать?
«Скажите, какая смелость! – недовольно подумал маркиз. – Мальчишка кичлив не по годам». Но он постарался скрыть свое раздражение под привычной иронией.
– Извольте, Монтейт. Я полагаю, надо поторапливаться, хотя бы ради того, чтобы вы не опоздали к хирургу.
– Ах, ваша светлость, как вы предупредительны! Однако сдается мне, что хирург дожидается не меня, а вас. Я уже предвкушаю огромное удовлетворение от вида вашей крови. Мне не терпится увидеть, как она просочится на эту землю.
В эту минуту раздался резкий голос графа:
– Вы не хотите осмотреть свое оружие, Монтейт? – Он открыл длинный узкий футляр и вынул из него блестящую серебристую шпагу.
Хэтти тупо посмотрела на шпагу. Что за чертовщина! Что за нелепую ошибку совершил Гарри? Ведь он, как никто другой, знал о том, что она предпочитает пистолеты. Она повернулась к своему другу. От разочарования и гнева у нее непроизвольно задвигались челюсти.
– Что вы сделали, Гарри? Вы же знали о моем выборе. Мое оружие – пистолеты.
У сэра Гарри расширились глаза, и на его лице появилось выражение недоумения.
– Конечно, мне известно, что вы предпочитаете пистолеты. Но что я мог поделать? О каком выборе вы говорите, лорд Гарри?
Лорд Оберлон, следивший за разговором
– Как человек, бросивший вызов, вы, Монтейт, не имеете права на выбор оружия, – спокойно пояснил граф. – Лорд Оберлон воспользовался своим законным правом и выбрал шпаги.
Сэр Гарри, стоявший поодаль с безучастным видом, поддакнул:
– Вы должны согласиться, лорд Гарри. Разве не вы выплеснули шампанское в лицо его светлости?
– Мне кажется, лорд Монтейт предпочитает фехтование не шпагами, а словами, – обронил маркиз, стряхивая соринку с рукава. – Я бы мог простить вас, молодой человек. Для этого вам нужно всего лишь объясниться и принести ваши искренние извинения. Готовы ли вы к этому?
Хэтти опешила. Вся ее собранность и с таким трудом накопленная внутренняя энергия враз разлетелись на миллионы мелких кусочков. Среди разрозненных мыслей на первом плане оказался чудовищный смысл фразы, которую она обронила накануне синьору Бертиоли: «…молодой лев испустил последний вздох». «Вот сейчас и выяснится, – подумала она, – правда ли я тот самый молодой лев».
Напротив нее стояли трое. Она смотрела на них невидящими глазами, понимая, что все они тоже смотрят на нее. Хотя она не различала их глаз, она читала в них презрение. На самом деле это было презрение, которое сидело внутри ее самой. В памяти у нее всплыли другие слова, сказанные небрежно и весело тому же синьору Бертиоли: «Если человек отправляется на битву с одним видом оружия и молитвой на устах, то его считают глупцом». И снова ясно зазвучали слова маркиза: «Вам нужно всего лишь объясниться и извиниться». Он хотел заставить ее пресмыкаться. Он толкал ее на позор и бесчестье.
Она увидела Дэмиана, сложившего голову на поле битвы при Ватерлоо и взывающего к возмездию. Ее разум устремился к образу брата, и в ту же минуту разрозненные мысли снова собрались воедино.
– Шпаги, ваша светлость? – сказала она тоном, казавшимся еще холоднее этого неприветливого утра. – Воля ваша. В конце концов, не важно, от чего вы желаете умереть.
Она подскочила к футляру, выстланному черным бархатом, выхватила шпагу и подбросила ее в руке. Шпага, сделанная из стали наивысшей пробы, была прочна и легка.
Издевка Монтейта задела Джейсона Кэвендера. Он нахмурился. Но в его глазах читалось не раздражение, а скорее замешательство. От глаз маркиза не укрылись ни ошеломление, ни страх, застывший на миг в глазах юноши, после того как ему объявили об оружии. Он задумался. Ситуация казалась ему похожей на развязку дешевой мелодрамы из репертуара «Друри-Лейн». Поэтому он невольно спросил себя: не выглядит ли он в данном случае как отрицательный персонаж – злодей, поднявший руку на благородного героя?