Месть колдуна или Приключения медвежатника

Alex O`Timm

Кстати, оказалось, что в моем личном деле имеется некая отметка о неблагонадежности. Меня тут же вызвали в особый отдел и пару часов задавали каверзные вопросы о ее появлении. Я разумеется рассказал, как меня приняли за другого, из-за того, что арестовавший меня лейтенант был пьян и посадили в изолятор. А по дороге в него пропали все мои документы. Потом, якобы отправили запрос по месту моего жительства, а меня отправили в армию. Мол вернешься со службы и восстановишь паспорт, а в армии он тебе не понадобится. Разумеется все это было проверено, и похоже нашло свое подтверждение. Во всяком случае меня не отстранили от будущей службы и направили туда, куда и ожидалось.

Воинская часть, где мне предстояло нести службу, располагалась в небольшой старой крепости, носящей название Домиц, и расположенной буквально на самой границе с Западной Германией. Срочнослужащие вообще любят все считать. Ближе к демобилизации производятся подсчеты съеденных макарон в метрах,

масла в граммах, сахара в чайных ложках, хлеба в буханках, дней до приказа и всего остального. Все эти цифры и подсчеты, в обязательном порядке отмечаются в дембельских альбомах, которые начинают готовить с первого дня службы, собирая для этого фотографии, складывая их в чемоданы, и которые вклеивают в купленные альбомы, сразу же после приказа о том, что до дембеля остается полгода. Раньше нельзя. Вот объявили тебя дедом, осталось тебе полгода службы, тогда, пожалуйста. А до этого момента, собирай материалы, но альбом ни-ни. Альбомы обшиваются бархатом, или какой другой тканью, в них рисуют сценки из жизни, вклеивают фотографии, пишут заметки, стихи и разумеется армейские анекдоты. Опять же это касается обычных армейских и флотских частей, а нам запрещено даже это. В какой-то степени это правильно, тем более что числимся мы во флоте, а одеты в общевойсковую форму, и фотографии сразу же выявят нестыковку. Но все же обидно, отслужить три года и не привезти ни единой фотографии. Правда говорят, что если отпускают в отпуск, то опять же в морской форме, и фотографируйся в ней хоть по посинения, но только вне части, в которой служишь. Но есть и радостные моменты. Если всем в месяц выплачивают семь рублей, нам платят от пятнадцати. И вдобавок ко всему в немецких марках, потому как в Дёмице все расчеты происходят только в них.

В союзе, помимо этого перешивают форму, добавляя к ней разного рода украшения, в виде галунов, кисточек на погоны и обшивки карманов и швов освобожденной от алюминиевого провода белой полиэтиленовой изоляцией. Считается, что так выглядит красивее, и явно указывает на то, что владелец этой формы, бравый дембель. Каждому своё. Здесь тоже бы не отказались от подобного, но учитывая то, что перед дембелем все проходят проверку в головном полку, мы служим за границей союза, в очень секретном батальоне, или роте, до сих пор путаюсь в названиях, подобное просто невозможно. К тому же, говорят, что на дембель нас вновь переоденут в морскую форму.

Хотя говорят и встречаются особенно ушлые товарищи, которые умудряются как-то обходить подобные проверки и выезжать в Союз,пусть не в форме «швейно-стрелковых войск», но очень близкой к этому понятию. Но вернемся к цифрам. Например, уже сейчас было точно подсчитано, что от поста дневального в казарме личного состава и до государственной границы с Федеративной Республикой Германии всего на всего четыреста восемьдесят два метра и двадцать два сантиметра.

В принципе, подобное и не скрывалось, хотя бы потому, что можно было выйти на стену крепости, взять бинокль, и спокойно рассматривать, чем левый берег Эльбы, отличается от правого. В принципе, особо разглядывать было и нечего, те же поля перелески, а ближайший городок на той стороне, находится довольно далеко, и его не увидишь, если бы не одно но. Дело в том, что почти напротив городского пляжа, на другом берегу Эльбы, в Западной Германии, находился тоже пляж, правда нудистский. То есть там, не особенно кого-то, стесняясь, загорала западная молодежь, в совершенно обнаженном виде. И хотя, учитывая то, что ширина русла реки превышала двести метров, что-то конкретное разглядеть было довольно сложно, а заполучить в свое распоряжение бинокль, еще сложнее. Но это иногда все же происходило, и тогда находящиеся в увольнении военнослужащие, большую часть свободного времени занимались разглядыванием того, что происходит на том берегу, так сказать, приобщаясь к западным ценностям, нежели ища для себя, какие-то другие развлечения. Но даже если рассмотреть подробности не удавалось, собственное воображение дорисовывало их до мельчайших подробностей.

Здесь, с этой стороны реки, ничего подобного не наблюдалось, хотя местная молодёжь и выходила позагорать на пляж, но все было пристойно и скромно. В принципе не возбранялись те же действия и советским военнослужащим. Тем более, что городок расположенный неподалеку от крепости, был небольшим. В нем, хоть и имелся кинотеатр, но фильмы демонстрировались там исключительно на немецком языке. Разумеется, для некоторой части роты, это не являлось препятствием, но большинство солдат все же его не знали. Можно было пройтись по местным лавкам, заглянуть в гаштет, или какой-нибудь бар, если конечно не боишься того, что уже через полчаса, о твоих похождениях, будет известно начальству. Местные жители, хоть и относились к советским воинам вполне доброжелательно, но стучали как те дятлы в осеннем лесу. Стоило только сделать глоток пива в местной забегаловке, и тут же в кабинете особиста раздавался телефонный звонок и местный «молчи-молчи» уже досконально знал, где, почем, сколько, чего именно и в какой компании было употреблено.

Тоже

самое касалось и местных особ женского пола. Знакомство с ними, даже приветствовалось, но скорее со стороны местных жителей, и до определенного момента, но стоило перейти некоторую черту, и тут же вновь звонил телефон в кабинете особого отдела, и ему предъявляли жалобу, о недостойном поведении солдата. При этом, преследовалась единственная цель, выйти замуж и уехать в СССР. Все же, что ни говори, а в Восточной Германии, было несколько голодно. Не сказать, чтобы прямо голодомор, но и роскошества тоже не наблюдалось. Зато пообщавшись с солдатиками, все поголовно мечтали о том, чтобы переехать в СССР, и уж там развернуться во всю ивановскую. Правда, хоть иногда это когда-то и удавалось, во всяком случае, слухи о том, что: «вот совсем недавно, буквально на прошлой неделе Хелена Шольц из Ростока, окрутила целого, грузина из Тбилиси, и ей удалось выйти за него замуж и уехать к нему на родину!». Все это, разумеется, оставалось только на уровне слухов, потому что стоило кому-то хоть на миллиметр переступить черту, как его тут же отправляли в Советский Союз, дослуживать оставшееся время, в каком-нибудь пустынном стройбате, а о знакомстве с немкой тут же забывалось. Но надежды умирают последними, поэтому очень многие немецкие девушки, мечтали о том, что вот им-то точно повезет.

Усиленная рота, куда меня определили на службу, состояла из двух неравных частей. Большая ее часть состоявшая в основном из выходцев Среднеазиатских республик, занимала третий этаж казармы, и несла службу по охране крепости, ее обслуживанию и снабжению. Именно о них и говорила поговорка: «Через день на ремень, а через два на тумбочку». Больше они ни к чему иному не привлекались. В роте, кроме них имелся еще и взвод связи, в который и попал ваш покорный слуга. Располагался этот взвод на втором этаже казармы в четырех кубриках, в каждом из которых размещалось по одному отделению. Всего во взводе было четыре отделения, по восемь человек в каждом. Эти же восемь человек и составляли особый, двенадцатичасовой караул, в который тоже приходилось заступать через день, а точнее через тридцать шесть часов.

Мои обязанности состояли в том, что заступив в наряд, я в течении двенадцати часов, практически без перерыва, был обязан слушать радио на определенных волнах, закрепленных именно за мною. То есть находясь в бункере, я сидел на достаточно удобном стуле, у стола с включенной радиостанцией и крутил верньер в строго определенном диапазоне, прислушиваясь к тому, о чем именно в этом диапазоне вещается. Антенны, при этом были направлены строго на запад. Вот и приходилось слушать западные радиопередачи, иногда музыку, а чаще пустую болтовню между теми же полицейскими или военными. Хотя иногда до нас доносились и весьма интересные сведения. Если такое происходило, моей обязанностью было тут же включить магнитофон на запись разговора, и привлечь внимание дежурного офицера, находящегося неподалеку. Лейтенант, тут же оказывался возле меня, какое-то время слушал происходящий на волне разговор, или сообщение, после чего выносил решение, продолжать запись, или же все это ничего не значащая пустая болтовня.

Первый месяц, после дежурств, ужасно болела голова. Еще бы, ведь нужно было без перерыва сидеть, вслушиваясь в эфир. И улавливать среди шумов, помех и прочих звуков осмысленную речь, и пытаться понять, о чем там говорят. Но уже через месяц, я к этому достаточно привык, да и до меня дошло самое главное правило, которое определяло быт любого срочнослужащего: «Даже когда солдат спит, служба все равно идет». Другими словами, хотя от меня и требуют прослушивание эфира, но та же музыка, раздающаяся в нем, тоже является эфиром, который нужно слушать. В итоге пройдясь по своему диапазону, я мог задержаться, на какой-то понравившейся мне мелодии, послушать детскую сказку, передаваемую по радио, очередную главу какой-нибудь книги, что тоже встречалось здесь довольно часто, а в паузе еще разок пройтись повверенному мне диапазону. А заодно как минимум пару раз за смену, привлечь к себе внимание дежурного офицера. И не важно, что с первых слов было понятно, обсуждают какую-то ерунду, главное показать рвение, а офицер сам пусть решает, стоит этот разговор учесть, или же нет. Зато и в ежедневном рапорте будет отметка о том, что рядовой Потапов, не просто отбывает время, а действительно работает.

А подобные рапорта, укладываются один на другой, и в итоге, я получил лишнюю возможность выйти в город, вроде, как и делать там особенно нечего, но все лучше, чем прозябать в казарме.

Глава 8

8 (Уговорили! Внеплановая. С читателя лак и подписка))

Находясь на службе, уже здесь в роте, часто разговаривал со своими сверстниками и с каждой такой беседой, все больше убеждался в том, что возвращаться назад в союз не было никакого смысла. И это касалось всего. Я старался не вступать в разговоры, которые как-то задевали советскую власть, но даже по косвенным данным, вырисовывалась довольно удручающая картина. Нормально в союзе жили либо партийные работники, либо те, кто так или иначе был завязан в торговле.