Месть моя, или сбежавший жених

Чернякова Наталья

Вадик не заметил иронии в моём голосе и на серебряном подносе в высоких фужерах принёс мартини, а потом аккуратно поставил на кофейный столик. В дворянское гнездо попала, не иначе, так и тянет сказать: «Какие чудные погоды стоят, Ваше благородие».

— А где поджаренные тосты с пастой из авокадо, ветчиной или мягкими сырами, канапе с овощами или красной рыбой, фруктовые нарезки, маслины?

Вадик пожал плечами и развёл руками: нет-с.

Вот так всегда. Только приготовишься к гламурной жизни, а тут то колготки

порвались, то сахар закончится, то рыбу красную только-только кто-то съел.

Через какое-то время, изрядно захмелев, Вадик продолжил свой спич во славу семейной жизни: де жена хоть и старше, но он ею доволен: во всём слушается, как муж скажет, так и будет, деньгами распоряжается он, в офисе Доброкотов — первое лицо, без этого самого лица всё производство остановится. Дальше — больше: все от него в восторге, все ищут дружбы с ним, с мэром и даже губернатором на короткой ноге. В общем, чем дольше говорил, тем больше походил на известного героя «Ревизора».

Потом, обрадованный тем, что я усердно киваю в такт его словам, аки болванчик, неожиданно сказал:

— Если бы ты знала, как мне тебя не хватает, как я по тебе скучаю, как люблю своего Куклёнка. Веришь, иногда думаю: зачем мне это всё, если нет тебя. — Я по-прежнему молчала. — А помнишь, ту нашу первую ночь, когда это случилось впервые, ну на моём выпускном? — Я кивнула. О, да Вадюша поплыл — пить надо меньше. — Как это было трогательно, нежно, чувственно. — Вадик, Вадик, конечно, всё помню, ведь от того времени только память и осталась. — Именно в ту ночь я понял, как ты сильно меня любишь.

Только я раскрыла уши, чтобы услышать продолжение его спича: «Именно в ту ночь я понял, как сильно тебя люблю», прозвучало неожиданное:

— Знаешь, Куклёнок, всё-таки я поступил правильно, женившись на Ринке. Что бы это за жизнь у нас была? Нищета, а не жизнь. Ты должна оценить мой поступок и быть благодарна за него. Однако любить друг друга мы вполне можем. Тайно.

Когда я шла к Доброкотову в душе лелеяла надежду: а вдруг он понял, как сильно ошибся, оставив меня, вдруг по-прежнему любит?

Или хотя бы попросит прощения за тот поступок. Я бы тогда, честное слово, простила его и ушла, закрыв Ящик Пандоры навсегда.

Этот шаг к нему был проверкой и его, и моих чувств. Теперь я знала точно: от присутствия Вадика дыхание не учащалось, как бывало раньше — даже ещё день назад, и сердце больше не проваливалось в пятки. Хотелось реветь — было жутко как себя жаль.

И в этого мудака я когда-то влюбилась! Где были только мои глаза и уши?

Доброкотов помолчал, а потом, вытирая внезапно набежавшие пьяные слёзы, просипел:

— Хочу спросить: может, в твоей душе ещё сохранились чувства ко мне?

— О, Вадик, у меня столько к тебе чувств, ты не представляешь.

— Тогда чего мы сидим? — Я пожала плечами. — Надо быстрее в душ. Я первый.

Когда

Вадюша, пьяно шатаясь, отправился в душевую комнату, я пошла в другую — хозяйскую спальню и, приподняв мочку уха, отцепила левую серьгу, осторожно положила под супружескую кровать, надеясь, что когда-нибудь сотрудники клининговой службы, проводя уборку, обязательно найдут эту вещицу, передадут хозяйке, а дальше — посмотрим, Вадюша, как решит проблему твоя супруга. И, открыв двери, тихо вышла из квартиры.

Вернувшись домой, я сразу встала под душ, преследовало стойкое ощущение, будто обляпалась навозом. Хотелось всё вокруг пинать и уничтожать. Фу! Мерзко как!

Любая женщина вообще — драматург, режиссер, актер, критик и зритель жизненного произведения. Так что, основной спектакль впереди.

Тогда я была уверена, что, мстя, поступаю правильно.

Но не бойся, Доброкотов, членовредительства не будет, я, будучи юристом, чту законы.

Глава 9

Поспав пару часов, я отправилась в турне по магазинам: уж Женькин праздник близится, а подарка-то всё нет.

Вот вспомни её, она тут же даст о себе знать:

— Ну что, вернулась с задания? В курсе, чучундра, что месть должна быть с холодной головой?

Все лезут и лезут со своими бесполезными советами да ещё раздают их по телефону. Я сначала хотела обидеться, а потом как поняла… Женька просто боится за мою горячую голову, потому пытается оградить от непродуманных шагов.

— Совет бесценный. Можно запишу? Да не волнуйся ты так. За это время моя голова хорошо остыла. Спасает чувство юмора и здоровый пофигизм.

В общем, я натурально замучилась спорить с подобными знатоками жизни вроде Женьки, поскольку моего хлипкого здоровья решительно не хватает для одоления их когнитивных искажений.

Только прошла сто метров от дома, кто-то просигналил. О, машина Петра Алексеевича, отца Юрченко.

— Ксюша, не спится в отпуске? — крикнул он. — Куда путь держишь?

— В центр. За подарком.

Пётр Алексеевич предложил подвезти, всё равно по дороге. В машине находились ещё два человека: его младший брат, который лет на пятнадцать старше нас с Женькой, потому просто Илья, и незнакомая женщина немодельной внешности, этакая русская дородная дама. Кто она?

Новая жена Ильи? Или Петра Алексеевича?

Но тогда бы я знала об этих изменениях в семье Юрченко.

Тут нужно внести разъяснение: Женькина мать умерла очень давно, тогда подруге было лет семь, с тех пор Пётр Алексеевич не женился, хотя в последнее время мы часто сватали ему женщин, приятных во всех отношениях, ведь одному плохо. А дети, что дети… Они давно уже живут своей жизнью.

Мне, невыспавшейся, совершенно не хотелось вести беседу, но приличие требовало поддержание разговора.