Месть по-французски

Стюарт Энн

Жаклин делала все, что могла, чтобы защитить, накормить Луи, но это становилось все труднее с наступлением зимы. Пока однажды старик не пришел к ней и не сказал:

— Есть нечего. Совсем нечего.

Жаклин горько усмехнулась:

— Скажи что-нибудь поновее. У нас еды не было целыми неделями.

— Нам все-таки перепадали кое-какие объедки. Но сейчас уже ноябрь, на улице твой брат замерзнет до смерти. Он ведь даже не понимает, что надо накинуть на себя плащ. Ему нужна обувь, нужно одеяло, нужна приличная еда. И тебе тоже.

Жаклин

вся сжалась, понимая, что будет сказано дальше. Она не говорила старьевщику, где провела те два дня в июле, но он был стар и мудр и, видимо, обо всем догадался. Как догадался и о том, что она сделала это не по своей воле.

За последние несколько месяцев Жаклин очень переменилась — стала жесткой и холодной. Ее сердце очерствело, в нем не было любви ни к кому, только к Луи. Она с трудом переносила даже этого старика, но, поскольку ему тоже не было ни до кого дела, они как-то умудрялись существовать вместе.

— Ты не сказал мне ничего такого, о чем я бы уже не знала, — спокойно повторила она. — Ты можешь что-то предложить?

— Это у тебя есть что предложить. Люди, ночующие на улицах Парижа, были бы рады продать все, что у них есть.

— Тихо! — огрызнулась она, с тревогой посмотрев на Луи. Несмотря на тяжелую жизнь и отсутствие еды, он подрос. Одежда его, давно превратившаяся в лохмотья, стала ему мала. Все-таки ему было уже тринадцать лет.

— Не бойся, Жаклин. Он слышит, но ничего не понимает. Он никогда не узнает, что тебе пришлось торговать собой на улице, чтобы прокормить его.

Это было сказано просто и ясно. Ей почудилось, что на нее опять навалился англичанин, пыхтя и потея…

— Нет! — вырвался из ее груди крик.

Старьевщик лишь пожал плечами:

— Я забыл, что у аристократов свои представления о жизни.

— Я могла бы убить кого-нибудь! — В ее голосе звучало отчаяние. — Зарезать человека, чтобы завладеть его кошельком. Но я не могу торговать собой на улице. Я с ума сойду!

— Убивать карманников — не выход. Они редко зарабатывают своим ремеслом деньги, на которые можно прокормиться. Не говоря уже о том, чтобы прокормить троих, — грустно сказал старик.

Несмотря на все ее отчаяние, Жаклин стало смешно.

— А ты тоже собираешься жить на доходы от моих занятий?

— Это будет только справедливо. Я буду подыскивать клиентов, оберегать тебя, защищать.

— Ты? Защищать меня?! — Смех ее был холодным, как лед.

— Тебя никто не сможет защитить. Как и любого из нас. Но я могу помочь. Ты ведь уже пережила нечто подобное — не трудись отрицать это. Я слишком долго жил на парижских улицах, чтобы не понять, что с тобой произошло, когда ты вдруг исчезла летом. Слава богу, ты осталась жива, но ничего не заработала. Можешь попробовать еще раз.

— Будь ты проклят! Я не могу… — Ее вопль прервал кашель Луи.

— Ему нужно одеяло, — сурово сказал старьевщик. — Теплый суп и лекарства. Оставшись на улице, он умрет. Умрет раньше тебя, потому что он слабее. Ты хочешь видеть, как это будет?

Жаклин

вся дрожала. Было холодно, очень холодно. Она вспомнила мадам Клод, ее самодовольное лицо, ее клиентов, старого мерзкого садиста-графа, Николаса Блэкторна, который лишь взглянул на нее и тут же забыл, как одну из проституток.

— Я не вернусь туда, — сказала она упрямо.

— Ты никуда не должна идти. Месье Порше из мясной лавки спрашивал меня, не хочешь ли ты немножко подработать. Ты пойдешь к нему в дом, и он тебе заплатит. — Если бы старьевщик говорил об этом с сочувствием, она бы отказалась. Но тон его был просто деловым. — Не больше часа, Жаклин. А пока будешь лежать на спине, можешь подумать, куда ты потратишь эти несколько франков. И все дела. Как ты можешь отказываться?

И Жаклин поняла, что действительно не откажется, не может позволить себе отказаться. Если уж она вынесла, когда ее привязали к кровати и измывались над ней, то как-нибудь уж переживет грубоватые ласки Порше. Она знала, что он не злой человек. Время от времени он давал ей мясные обрезки для брата, и в его глазах была печаль, но не злость…

В конце концов она проделала это трижды. Два раза с Порше, когда голод стал просто непереносим и у Луи на бледном лице проступили кости. Она даже благословляла то, что он не говорит. Он не знал и никогда не узнает, на какой позор она пошла ради него.

Наконец это случилось в третий и последний раз. Жаклин до сих пор не была уверена, засчитан ли ей этот грех. Да, в общем-то, это было неважно. Она давно утратила веру в бога.

— Не хочу, — сказала она старьевщику, когда он сообщил ей, что кто-то еще не прочь воспользоваться ее услугами. — Порше — это одно. Он добрый. А к незнакомому я не пойду.

— Порше взяли сегодня, — сказал старьевщик устало, он был слишком измучен, чтобы испытывать печаль или испуг. — На него донес член местного комитета. Они не тратят время на разбирательство с людьми типа Порше. Мадам Гильотине нужен фураж.

Жаклин лишь пожала плечами, тут же выбросив из головы человека, который по-своему был добр к ней.

— И ты уже поспешил найти ему замену?

Старик покачал головой:

— Не совсем. Это человек, который донес на Порше… У него на то были свои причины.

Жаклин почувствовала, как в ее душу вползает страх.

— И какие же?

— Лавка Порше приносила приличный доход. Этот человек решил присвоить ее. И тебя тоже.

— Доходная лавка, полагаю, была бОльшим стимулом, — резко сказала она. — Я не собираюсь…

— Глупая аристократка, — сплюнул старик. — Это не игра. Этот человек опасен. Он пожелал тебя, и ты не можешь отказаться.

— Могу! Я могу сама выбирать, что делать?

— Он тебя все равно найдет. Он могущественный человек, и его могущество растет с каждым днем. Он один из лидеров нового общества, для него всадить нож в спину соседа — пустяк. Его невозможно остановить. Ты пойдешь к нему в дом и сделаешь все, что он захочет. Иначе Луи умрет.