Месть по закону

Денисов Вячеслав Юрьевич

– Сергей Борисович, а вам известна аббревиатура – «Ф-С-Б»?

– Антон Павлович, а вам известна аббревиатура – «Т-Т»?

– Вы мне угрожаете? – спросил Струге.

– Подскажите другой способ заставить вас отдать мне деньги.

– А почему вы решили, что сумка у меня? Вы ведь сумку ищете, не правда ли? Но вы уехали, а все это время я был на глазах у трех десятков людей из правоохранительных органов. Как я мог уйти с деньгами?

– Но куда тогда могла деваться сумка?!

Антон понял, что Пастор не настолько уверен в своей правоте, как он ожидал.

– Значит – она у меня?! – в тон собеседнику повторил Струге. – Вы с ума сошли? Я судья, а не вор. Свои понятия вы чтите, а чужие вам признавать «западло«?

– Какие у вас могут быть понятия?! – возмутился Пастор. – Какие понятия

могут быть у мусора?! У него могут быть представления, а не понятия! В общем, так. Машину из-под окна я убираю. Телефон «освободить» не обещаю, потому что вы мне все равно не поверите. Но это ваше дело. Мне «палево» лишнее тоже ни к чему. Только запомните, Антон Павлович, я и не надеялся сегодня услышать от вас что-то вразумительное, поэтому с сегодняшнего дня вы будете постоянно чувствовать мое дыхание. Я знаю, на что иду. Если через шесть дней я не верну то, что не принадлежит ни вам, ни даже мне, то моя участь будет решена и без вашего участия. Я знаю, сумка, точнее, то, что в ней находилось до нашей встречи, – у вас. И будет лучше, если вы не секретаршам будете звонить да меня на тупость «пробивать», а как следует продумаете мое предложение. Оно чересчур щедрое. Через шесть дней, перед тем, как мне уже нечего будет делать в этом городе, я заберу вас с собой. До свидания.

– Совет на прощание. Проработайте другие версии. И просьба – «быка» с лестницы тоже уберите.

– «Бык» не мой. В милицию позвоните – машина-то уедет, а «бык» куда денется? А у меня не так много людей, чтобы ими разбрасываться. До встречи.

Антон положил трубку и пинком распахнул входную дверь. Снизу, с лестничного пролета, на него, сморщив узкий лоб, посмотрел молодой парень.

– Ты кто такой?! – взревел уязвленный Струге.

– Светку жду... Из двадцать восьмой. – Парень был напуган.

В соседней квартире проживала дочь хозяина – семнадцатилетняя Светлана Волынчук.

– А чего уже полчаса на площадке торчишь?! – продолжал наседать Антон.

– Ее мамка не отпускает со мной гулять...

– Ну и иди тогда с глаз долой!

– Я и так специально с глаз ушел... Как вы меня увидели-то?..

Антон вздохнул и прикрыл дверь. В маленькой бутылочке еще оставалось около пятидесяти граммов коньяка. Он выпил и положил в рот ломтик лимона. Морщась от нестерпимой кислоты, он снова тихо произнес:

– Светку он ждет...

И добавил:

– Думай, Струге, думай...

До встречи с Пащенко оставалось сорок минут. Если выйти из дома сейчас, то можно успеть.

Первыми серьезными товарно-финансовыми отношениями, в которые вступил Востриков на рынке города, стали покупка однокомнатной квартиры в центре Тернова, приобретение хорошей одежды на ярмарке в ЦУМе и помывка за семь рублей в общественной бане. Собственно говоря, все было наоборот и началось с бани, в которую Дохлый зашел, сжимая в одной руке огромный пакет с новым строгим костюмом, рубашкой, ботинками и кожаной курткой, а в другой – незабвенную «побирушку». Кассир бани долго выясняла у Вострикова, какие он имеет кожные заболевания и не желает ли он помыться в луже, которых на улице, слава богу, скопилось больше, чем нужно. Оскорбленный Миротворец потряс в воздухе пачкой сотенных купюр, призывая к себе всеобщее уважение и объясняя придирчивой банщице, что он на даче рубил капусту, поэтому приехал «во всем старом». Его запустили, и он в течение трех часов мылся, оттирал вековые засалины на спине, груди и крыльях голубей, брился, парился на полке, лежа думая о том, что жизнь коротка и прожить ее нужно так, чтобы не было потом обидно за бесцельно прожитые годы. Это он помнил из уроков в колонии для малолеток, но решил принять к сведению почему-то именно тогда, когда на него упала сумка с чужими деньгами. Помывшись, он вышел в раздевалку и лицезрел себя, чистого. Из зеркала на него по-сайгачьи глупо смотрела медицинская спринцовка, перевернутая вверх ногами, – раздутый живот, тощая грудь и маленькая, как у дрозда, голова.

«Ничего, – успокоил себя Востриков, – отъедимся и форсу наберем быстро».

Вряд ли кто-нибудь из знавших Дохлого в лицо узнал в человеке, одетом в кожаную куртку, прежнего бомжа. Еще там, пряча под листву сумку

с воровским общаком, Востриков дал себе слово «не прос...ть деньги, а использовать для восстановления личности». Этот лейтмотив звучал в нем все время. Поскольку идти в баню с суммой, которую он планировал потратить на жилье, было бы по крайней мере глупо, он вернулся за деньгами в лесополосу, заодно и проведя разведку – не пытается ли кто обезжирить его, счастливого. Поскольку никто даже не мог предполагать, что в яме, в которую и глядеть-то нельзя, не зажав нос, находятся восемьсот тысяч долларов, к ней никто и не подходил. Проверившись, как Мата Хари в концертном зале – крутанувшись пару раз около ямы, Востриков вынул из сумки тридцать тысяч и направился в агентство недвижимости «Твой дом», которое присмотрел еще утром.

Удобный вариант подвернулся быстро, потому что Вострикову, ошалевшему от неожиданно привалившего фарта, все варианты были удачными. Однокомнатная квартира в центре города обошлась в двадцать три тысячи плюс расходы на уплату процентов чайкам-риэлторам. Когда он остался один в своей квартире, к нему пришло чувство тихого помешательства. Он ходил по комнате, заглядывал в туалет, проверял рукой – на прочность – раковину в ванной. Несколько раз спустил воду в унитазе, слушая шум воды, как божественную музыку.

К вечеру в его квартире работало сразу несколько бригад рабочих – одни собирали «стенку», другие устанавливали мягкую мебель, третьи возились на кухне, свинчивая кухонный уголок. Дохлый балдел на глазах. Уже под конец рабочего дня он заказал бронированную дверь, и ее устанавливали до поздней ночи – Востриков пообещал щедрые чаевые. Пришлось их отдать. Из изъятых в яме тридцати тысяч еще оставалось столько, что Миротворец, лежа в ботинках на велюровом диване, тихо застонал. Пролежав в истоме несколько минут, он подскочил и вынул из кармана пиджака блокнот. На следующий день намечалась покупка телевизора и...

Дохлый задумался. Он представления не имел, что еще должно быть в квартире. Решив завтра поутру сходить к соседям познакомиться и высмотреть весь интерьер, он закурил сигарету, да так и уснул, в ботинках, костюме и блокнотом в руке...

Утром он обнаружит прожженные тлеющей сигаретой брюки, подол костюма и, главное – дыру в диване, в которую легко можно было засунуть его, птичью, голову. Но это уже не могло испортить настроения проснувшегося, теперь уже не бомжа, а жильца квартиры номер семьдесят четыре дома сто три по улице Маркса. Подумаешь, диван прожег. Отдадим в детский дом, себе новый купим.

Но сейчас он крепко спал, держа в дрожащих пальцах зажженную сигарету...

Слухи о «суперкраже» Пастора, естественно, не могли миновать Тимура. Он узнал об этом поздно ночью от «своего» человека в команде Пастора, и, как подтверждение, было сообщение от знакомого «гаишника» на дороге, когда Тимур утром в воскресенье ехал в бассейн. Инспектор разговорился и поведал угостившего его банкой пива Тимура, что они (милиция) «полночи гоняли какого-то бандюка с деньгами». Инспектор был свято уверен в том, что Тимур – крупный бизнесмен, занимающийся продажей кузбасского угля, поэтому и принимал от него иногда пиво, иногда – бутылку хорошей водки, а иногда и деньги. В сознании инспектора отложился тот факт, что раз ты богат, то богат незаслуженно – «попал в струю», а значит, нет ничего страшного в том, что он примет от набоба презент. Выяснить, брал бы инспектор подаяния, узнав об истинном роде деятельности Тимура, или нет, не представлялось возможным, так как мент никогда не узнает, кто такой Тимур. Он так и звал его – «Тимур», будучи уверенным, что это имя. На самом деле это было не имя, а прозвище, данное Владимиру Лякину еще пятнадцать лет назад, на «строгаче». Свое погоняло он получил за коварство поступков, изощренный ум и умение в нужный момент «продать» ненужного человека. Все, чего он достиг, зарабатывалось им кровью, хитростью и умением перешагнуть через все, даже через тело умирающего бывшего друга. У Тимура не было друзей, у него были временные компаньоны, с которыми он общался до тех пор, пока видел в них необходимость. Поэтому многие сторонились его, справедливо полагая, что лучше вообще ни с кем не иметь дел, нежели их иметь с Владимиром Лякиным.