Месть по закону
Шрифт:
Антон усмехнулся.
– Я столько детективов перечитал за эту неделю, что теперь до конца жизни не смогу смотреть на книги. Мне пора домой, Майкл... Тебе не понять.
Приттман сделал все, о чем просил Антон. Семьсот пятьдесят тысяч долларов, что передал ему судья, хранились все это время рядом с фешенебельной гостиницей «Спутник» в Тернове. Он не понимал, почему судья не хочет положить их на счет в банке. Так, как делает этот русский, не поступит ни один американец! Какой идиот будет хранить сумку с «палеными» баксами?! Даже если и не «палеными», то ни один американец все равно не станет ее таскать! Может, все-таки положить их в банк?..
– Мне нужны эти
Господи Иисусе! Приттман ночью закопал сумку за гостиницей. Под кривой яблоней, рядом с мусорными баками. Утоптал землю и положил сверху дохлого голубя.
– Теперь ты богатый человек, – качал головой Приттман. Он качал с уважением, как истый американец. И, как истый же американец, произнес исконно американскую фразу: – Без малого ты стоишь семьсот пятьдесят тысяч.
Вот так. Русский всегда скажет – ты стоящий парень. А по мнению американца же Струге стоит семьсот пятьдесят тысяч долларов. И то без малого. Без малого, но с каким уважением это произнес Приттман!
Антону очень захотелось плюнуть.
На плечи легла усталость, какую он не испытывал все эти дни. Это не была усталость от не проходящей бессонницы. Это безысходность и чувство полного одиночества. Антон почувствовал себя собакой, лежащей на ветру посреди огромного поля. Влиться в стаю – нет ничего проще. Просто нужно дать вожаку себя трахнуть да поваляться на спине перед некоторыми из своры. Самое трудное – не дать стае убедить тебя в нее влиться.
Антону очень захотелось закурить. Пять минут назад он купил пачку «Кэмел» и сейчас непослушными пальцами пытался ее распечатать. Он все делал правильно до этого момента. Он вывез из города Вострикова и поручил Шкаликову устроить бродягу в соседнем городе. В городе, в котором его не сумеют найти ни Тимур, ни Пастор. Там «разруливают» жизнь по «понятиям» их «братки»-оппоненты. После убийства Салеха и Горца вожаки преступного мира Тернова стали их откровенными врагами. Город Барнаул, столица Алтайского края, вотчина одного из убиенных в «Мерседесе». Братву просто так, без объяснений причин, не убивают. А, если верить Шкаликову, алтайцам до сих пор никто ничего не объяснил.
А дома его ждет Вадик... Он знает все. И это хорошо. Хорошо тем, что именно под его руководством следователи районной прокуратуры роют землю под Пастором и Тимуром. А в этом деле невольно брошенное на ветер слово может стоить жизни. Его жизни, Антона...
До чего же тяжело...
А что делать дальше? Антон знал – он найдет ответ на этот вопрос сразу, как только междугородный автобус въедет на стоянку автовокзала Тернова.
Антон вдруг вспомнил Сашу. В последний день, перед отъездом, он пришел к ней, уже не боясь того, что его «ведут». Просто некому было «вести». А если из штата охотников за ним еще и были на свободе несколько человек, то им было уже не до этого.
Судья ничего не обещал ей. Что может обещать слепой, шагающий по краю мира? «Я вернусь»? Просто попросил: «Саша, жди...»
И добавил на самом пороге: «Сколько сможешь». Это ни к чему не обязывает, но объясняет все, что нельзя сказать словами.
Он ничего не сказал ей о дне встречи. Сначала он не знал этой даты, а сейчас, постояв у телефонного аппарата с купленной пачкой сигарет,
Струге дрожащей рукой затушил окурок о стоящую рядом напольную пепельницу. Вот туда он и плюнул...
– Наш материал произвел фурор в Джерси, – вдруг сказал Приттман. – Мэл Боско едва не кончил от радости. Только он сказал, что я в статье очень много выдумал. Он ведь не знает, что это твой материал. Но я не счел нужным его переубеждать. Антон, несмотря на усталость, сумел подавить улыбку. Но даже едва заметное движение бровей Струге заставило Приттмана насторожиться.
– Но ты ведь не выдумал, Энтони?! Если мой материал после «сенсационного» назовут «липой» – моей карьере конец!..
– Майкл, все, что вы пишете, всегда и везде будет восприниматься как «шняга», – с сигаретой в зубах и уже не скрываемой усмешкой в глазах Антон повернулся к журналисту.
– Что есть «шняга»? – перешел на русский Приттман.
– То же самое, что «фуйня» на китайском. – Смеяться сил не было, поэтому Струге привалился спиной к перилам и вздохнул. – Вы верите в собственное величие, а когда на ваших глазах рушатся небоскребы – бежите в магазины за противогазами. Страхуетесь от инопланетян, веруя в сторонний разум, и вместе с этим презираете разум земной, если он – не ваш. Ваша логика беспардонна и прямолинейна, а потому – беззащитна. И вам никогда не понять мысль русского преступника. Потому что никогда не предположите, например, что вегетарианец не тот, кто любит животных, а тот, кто ненавидит растения. Нужно жить в России по ее законам, чтобы понять ее. Но до конца ее никогда не понять. Вам – тем более. Поэтому, если не хочешь остаток жизни провести в русской зоне – мотай отсюда, Майкл.
И вот – минута расставания.
Подняв с пола легкую сумку, Антон пожал руку журналисту и пошел к стойке. Рейс объявлен, значит, не отменен. Приттман решил провожать его взглядом до того момента, пока тот не скроется в накопителе.
Вдруг Струге остановился и, к удивлению американца, направился к телефонным аппаратам. Журналист стоял и смотрел, как судья набирает телефонный номер. Цифры издалека было не разобрать, но, судя по их количеству, Струге делал междугородный звонок. Спокойно, словно на Бродвее со старым знакомым, он около минуты с кем-то поболтал и повесил трубку. По его слегка порозовевшему лицу Приттман сделал вывод, что разговор носил позитивный характер. Закончив разговор, Антон вернулся к Приттману.
– Майкл, я не хочу тебя расстраивать, но лучше ты это услышишь от меня, чем от кого-либо другого. Клянусь тюрьмой Алькатрас и статуей Свободы, тебе сейчас лучше уехать и не появляться в Тернове. Думаю, ты так и сделаешь. Возможно, ты мне очень понадобишься в скором времени. Только сейчас я не могу сказать – зачем. Потому что сам не знаю. А, может, и вовсе не понадобишься. На всякий случай – прощай...
С минуту журналист стоял, как пораженный громом. Он понял, в чем неповторимость российских судей. Во всяком случае, таких, как Струге. В беспардонной жестокости, основанной на точном исполнении закона. Они наверняка знают – что именно будет лучше. В их откровенной прямоте и справедливости. Но только таких судей, как этот. Как этот русский судья...