Месть Владигора
Шрифт:
Крас подошел к колоде, взял пальцами щепотку смеси, закатив глаза, потер между ладоней, потом ладонь поднес ко рту, кончиком языка лизнул ее и лишь после этого сказал, кивнув:
— Хорошо! Пойдем, ван, отсюда. Испытаем порох.
Уходя, Крас дал работнику указание пест остановить, весь готовый порох пересыпать в бочку, а колоду вновь заполнить селитрой, серой и углем и молоть опять.
Вышли из дома на берег реки, и тут Владигор спросил у Краса:
— А для чего, мудрейший, ты меж ладоней порох тер, а потом к языку его прикладывал, будто яство пробовал?
Крас, держа в руке глиняную плошку с порохом, улыбнулся:
— Возьми и между пальцами сам
— Ты обо всех способах расскажи! — потребовал Владигор.
— Охотно, ван. А есть у тебя кремень и кресало?
— Отыщем! — сказал князь и мигом извлек из висящего на поясе мешочка нужные предметы.
Крас взял немного пороха и насыпал его на внешнюю часть своей руки.
— Ну, ван, теперь высеки на эту кучку искру.
Всего один удар сделал Владигор кресалом по кремню, и ярко вспыхнул порох на руке Краса, белый дымок отделился от огня и тут же растворился в воздухе. Владигор впился взглядом в руку чародея, но ни ожога, ни даже копоти не было на ней.
— Что ищешь, ван? Думал, сожжет меня порох? — рассмеялся Крас. — Нет, немного огня от хорошего пороха не принесет вреда, потому что уж очень быстро он сгорает — ни кожу, ни бумагу не успевает опалить. Ну а теперь на эту плошку с порохом брось искру, только поберегись, а то огонь здесь высоким будет, может опалить немного твою благородную руку.
Владигор не мешкал — нагнулся над плошкой, в которую с верхом был насыпан порох. Кресалом железным, имевшим рубчатую кромку, ударил по кремню. Искры сыпанули прямо на вершину черного зелья, и разом вспыхнуло оно светлым, каким-то радостным огнем, негромко пыхнувшим и испустившим струйку дыма, тотчас отнесенного весенним свежим ветром. Отпрянул Владигор, рука его почувствовала жар нестерпимый, а Крас засмеялся снова:
— Что, ван, злым оказался дух огненный? Теперь посмотри на дно плошки. Видишь, следов копоти там не осталось. Это явный признак того, что получили мы порох добрый, хранящий в себе до времени огненную силу. Теперь же будь спокоен, благородный ван. Ты уже прошел несколько шагов по дороге, ведущей тебя к могуществу. Раньше был ты доблестным, отважным, ловко рубился мечом. Но меч — ребячья безделка в сравнении с силой, спрятанной в этом порошке. Ко многим делам великим он тебе открывает путь. Только придется тебе оставить предрассудки прежние. Враги твои для того тебе и нужны, чтобы их карать. А с душой телячьей ты не будешь не только задом коровы, но и клювом петуха.
Владигор, преисполненный признательности, хотел обнять чародея, научившего его столь многим необходимым для правителя вещам, но сердце у князя уже не знало благодарности даже к своему новому учителю. И Владигор, точно он ощущал на своих плечах бремя императорской мантии, с невозмутимым лицом спросил:
— Когда же можно будет разрушить стены Пустеня?
— Очень скоро, ван. Дай мне человек десять с заступами и кирками, чтобы мы сегодня ночью сделали под стеной города подкоп. Яму мы прикроем досками и дерном, чтобы днем иги не смогли обнаружить работы нашей. На другую ночь заложим в эту яму под стеной бочки с порохом. Шнур пороховой я изготовлю сам — ведь не бросать же искру от кресала на этакую гору огненного порошка? Шнур зажжем и убежим подальше, а как только часть стены взметнется к небу, врывайся
11. Огонь в ночи
Едва начались работы по производству зелья, как по стану синегорцев поползли слухи — безрадостные, тревожные, они беспокоили каждого, потому что никто не знал, для чего князь придумал всем такую тяжкую ежедневную работу, не сулящую ни выгоды домашней — еды не прибавит, — ни удачи военной. Собирались по вечерам в землянках небольшими кучками, тихо обсуждали начинания князя. Говорили об этом, плотно притворив за собой двери. Такие иной раз можно было услышать разговоры:
— А все с этого проклятого чужестранца узкоглазого началось. Не было б его, не мешкали бы, пошли бы на приступ с лестницами, и уже нашим Пустень мог быть.
— Да, околдовал его, видать, сей лихой человек. Это ж надо — уговорил брата родного на смерть отправить и даже на тризне его не присутствовал.
Другой синегорец, работавший на мельнице, где мололи порох, сказал:
— Мое вам слово, братья: идет на нас напасть великая. Сами видите, уж с Ладора Владигор изменился очень. В деле воинском, ратном сноровку потерял. Неудача за неудачей. А тут связался с каким-то чужаком. И скажу вам, что работаю я с утра до вечера, делая какой-то неведомый никому порошок. Знаю, что горит он сильно, — сам брал щепотку да поджигал, и пробовать его надобно на вкус, только совсем маленько. И вот втемяшилась в башку мою такая вот мысль: а не задумал ли Владигор нас всех потравить, чтобы избавиться от такой докуки, как уведенный из родных земель народ…
Кряхтели синегорцы, чесали в своих затылках и никак не умели объяснить друг другу непонятное поведение их князя. Иные втихомолку считали его тронувшимся в уме, а то как иначе можно было б так жестоко распорядиться с братом. Короче, дело делали, а все же недовольный ропот распространялся по синегорскому стану.
И Путислава тоже чуяла во Владигоре черную и злую силу. Раньше представлялся он ей витязем, лишенным страха, честным, справедливым. Теперь же, после убийства любимого супруга, углядела Путислава в нем черты жестокого, безжалостного зверя. Хотела было убежать из стана, чтобы идти куда глаза глядят, но Любава отговорила ее:
— Постой, голубушка! Сама вижу, что как будто помутился разум брата моего. От забот, от неудач помутился. Придет время, и падет он пред тобою на колени, прощения за Велигора просить станет.
— Нет, не падет, — тихо, скорбно отвечала Путислава. — Если уж человек связался с нечистью, трудно будет ему расстаться с нею. А я знаю точно: околдован Владигор этим узкоглазым.
Путислава помолчала, точно не решалась о чем-то говорить, а потом сказала, и уверенность звучала в ее словах:
— Любава, чую я сердцем своим, что не чужестранного посла приветил Владигор и слушает его всечасно.
— А кого же?
— Кого? Да чародея Краса, который обличье любое принять умеет. Рассказывал мне Велигор, сколько горя принес он и Владигору, сделав его уродом, и мужу, руку у него отняв и замест ее лебединое крыло приделав. Бесхитростен Владигор, прямой он, честный, а поэтому и видеть не желает, что за силы им владеют. И не от трудов и забот стал он злым, а только козням Краса благодаря. Вот и теперь… Разве не знаешь, что делает народ синегорский, науськанный чародеем?
— Что же? — спросила Любава, и впрямь не знавшая, чем занимаются подданные брата.