Месть
Шрифт:
— Я надеюсь, Дэвид вернется к тебе, — внезапно заговорила Пэтси, закуривая сигарету. — Мы все очень волновались за тебя, почти так же, как и за него. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Что, по мне все так хорошо видно?
— Вы двое — как дети. И очень милые дети.
Рози Шеперд почувствовала, что краснеет; в темноте переднего сиденья Пэтси все равно не увидела ее предательского румянца. Вместо этого она смотрела в темноту, на свои руки, лежавшие на коленях.
— Ты знаешь, я никогда не бывала за границей. Я никогда, ну…
— Насколько я помню из уроков географии,
— Весна, да? И ты думаешь…
— Мне кажется, и, по-моему, это разумная мысль, если они вывезли Дэвида живым за границу, то не собирались его убивать; он нужен им живым, так ведь? Я хочу спросить, ты согласна со мной?
— Да. Но ты понимаешь, как я себя чувствую?
— Понимаю ли я? Возможно.
Рози Шеперд закурила.
— Я никогда не думала, что я… — Она никогда не любила женской болтовни, просто не привыкла к ней: ее отец был полицейским, потом она сама пошла работать в полицию; а сейчас, когда Рози сражалась в сопротивлении, у нее тем более не было времени и возможности обсуждать свои личные дела. — Я люблю его.
— А Дэвид любит тебя. Это видно по его взгляду, когда он смотрит на тебя, Рози.
Рози выдохнула струю дыма прямо в ветровое стекло «Шевроле». Ей до боли хотелось увидеть Дэвида Холдена. Горячий пепел упал с кончика сигареты и чуть было не прожег юбку; ей пришлось стряхнуть его рукой.
Перу. Сейчас там весна. Почему при одной мысли об этом ее охватывала дрожь?
Глава двенадцатая
Глава среднезападного отделения сидел за рулем своего «Икс Джей-6», дым лениво подымался из его трубки.
— Этот парень, Рой Домбровски. Соседи хорошо отзываются о нем. Регулярно посещает богослужения в местной католической церкви. Финансирует команду кегельбана и бейсбольную команду Малой лиги. Женат, однако жена находится в психиатрической лечебнице в связи с умственным расстройством. Я продолжаю расследовать, в чем там дело.
Уставившись в упор в окно ресторана напротив, Джеффри Керни закурил сигарету. Большая часть окон в домах по главной магистрали, разрезавшей надвое знаменитый чикагский район Саутсайд, была выбита. Совсем недалеко от этого места, к западу от центра Чикаго, в свое время хозяйничали гангстеры Аль Капоне, а легендарные защитники законности и правопорядка, такие как почти мифический Элиот Несс, вовсю сражались с ними. Арчер авеню, так живо и зачастую бессвязно описанная Филипом Карлайлом, лежала перед ними. Она представляла собой как бы связующее звено между старыми районами, перенесенными сюда из практически всех европейских стран.
Большинство окон в домах были выбиты либо заколочены досками, однако окна католической церкви в нескольких кварталах от них и окна ресторана Роя Домбровски остались целыми.
— Карлайл, в какой именно больнице находится миссис Домбровски?
— В психиатрической, старина. Умом тронулась из-за чего-то там. Я уже говорил тебе, подробности я буду знать завтра утром.
— Далеко отсюда это место? Психиатрическая больница?
— На северной окраине города. Вечером, в это время, я думаю, туда ехать часа два, может, меньше.
— Возможно,
— Старина, если мы сунемся в эту психушку, мы, очевидно, столкнемся с полицией, и уж наверняка с частной охраной.
Керни затянулся сигаретой.
— Можешь там посидеть в машине. Поехали отсюда. Или я возьму свою собственную машину. Можешь побыть за шофера, если нет возражений.
— Мне поручено оказывать тебе всяческую помощь и содействие. Что я и собираюсь делать. Но ты, по-моему, стучишься не в ту дверь.
— Пока не получил дверью по голове, это не страшно.
Глава тринадцатая
Дэвид Холден сидел за деревянным столом. Антонио Бернарделли расположился напротив него. Католическая монахиня принесла тарелку с хлебом, а девочка примерно лет двенадцати поставила на стол кувшин и две чашки.
Монахиня улыбнулась. Девочка сделала реверанс. Они обе вышли из комнаты через арочный вход.
— Отец Карлос Монтенегро уже приглашал меня сюда. Простая, но здоровая пища. И даже Ортеги де Васкес или сам Эрнандес не осмелятся напасть на католическую церковь.
Холден не очень-то полагался на уважение Ортеги де Васкеса или Эрнандеса к священному дому Божьему; не верил он и в то, что их может остановить один лишь страх перед общественным мнением. Мясо было вкусное, и хлеб тоже, Холден сделал себе громадный бутерброд; красное вино, слегка отдававшее сушеным виноградом, согревало до самой глубины.
Некоторое время они ели молча, Холден отдавал должное второму бутерброду; между очередным куском и глотком вина он спросил:
— Ну что, может, все же откроешь секрет? Что такой маститый журналист, как ты, делает в этой глуши?
— Ты имеешь в виду, что меня чуть не застрелили люди Эрнандеса? Они решили, что мне чересчур много известно об их контрабандных операциях. И знаешь что? — Антонио откинулся на спинку стула, закурил. — Они недалеки от истины. У меня есть магнитофонные записи, даты встреч, записи разговоров, фотографии. — В глазах у него появилось жесткое выражение, таким Холден его еще не видел. — Они убили моего оператора, Гарри. Сволочи, перерезали ему горло от уха до уха, — сказал Бернарделли, в голосе у него зазвучал металл.
— Жаль, — кивнул Холден, отхлебнул еще вина, пытаясь удержаться где-то посредине между удовольствием и опьянением. Он решил пить медленнее, прежде чем хмель одержит верх. — Итак, они начали охоту за тобой. Почему же ты не сбежал?
— Мне было мало, хотелось еще. Проблема всех журналистов — всегда хочется больше. Это как у алкоголика или азартного игрока — никогда не бывает достаточно. И вот, черт возьми, здесь, в этом забытом Богом месте, я встречаю объявленного вне закона лидера «Патриотов» профессора Дэвида Холдена. Итак, каким ветром занесло вас сюда, доктор? Только рассказывайте подробно и с расстановкой, я должен запомнить весь рассказ на память, иначе мне придется вставать за записной книжкой, а я чересчур устал для этого, — и он рассмеялся.