Месть
Шрифт:
— Нам придется разделить лагерь на два сектора, — начал Том Эшбрук, тем временем израильтянин спрятал нож. — И сделать это нам придется для удобства проведения операции. Первый сектор — внешний, здесь в бараках живут люди Инносентио Эрнандеса. Затем идет стена, а уже за ней — поместье, которое занимает сам Эмилиано Ортега де Васкес, не слишком хорошо защищенное и, по-видимому, не слишком хорошо охраняемое; в особенности, если учесть, что барачный сектор, окружающий усадьбу, будет нами нейтрализован.
Рози
Том Эшбрук продолжал:
— Мы не сможем нанести удар по дому, пока не будем точно знать, где находится Дэвид Холден. Сложность, разумеется, заключается в том, чтобы захватить территорию, занятую бараками, достаточно быстро, так, чтобы где бы ни находился Холден, его не успели ликвидировать просто в качестве меры предосторожности.
— Я прекрасно понимаю все это, сэр, — заговорил молодой израильтянин, он показался ей очень интересным; внешне он напоминал Пола Ньюмена, за исключением голубых глаз. — Мягкое проникновение, вот как это называется; мы сразу же сможем выяснить, где его прячут. Это единственный способ освободить его.
— Что вы сказали?
Молодой израильтянин обернулся и посмотрел на нее; настольная лампа освещала его сзади, за ним стоял походный стол с разложенными на нем картами.
— Да, мисс?
— «Мягкое проникновение» не решит нашу задачу, дружище. Мы нанесем им лишь один удар; этот удар будет настолько силен, что у нас просто не будет возможности отступать, нам придется довести дело до конца. Вот как мы можем спасти Дэвида. Один из нас проберется внутрь лагеря первым и выяснит, где его прячут; затем, когда подойдут остальные, он приведет их к нему. Если мы будем ходить вокруг да около, то нанося удар, то отходя, они поймут, что к чему и зачем мы здесь, и первым делом убьют Холдена. Это совершенно точно. Никакого к черту «мягкого проникновения».
— Мисс, я прекрасно понимаю, что вы расстроены…
— Да, я расстроена, это правда. И мне начинает действовать на нервы, что я сижу в каких-нибудь двух милях от того места, где держат Дэвида Холдена, и мне приходится выслушивать ваши разговоры, которые очень напоминают женскую болтовню. Нет. Я сама проникну внутрь. Я проникну внутрь и найду Холдена. Я приведу вас к нему. Потому что, если Холден не выкарабкается, мне уже будет нечего терять. Совсем нечего.
Израильтянин рассмеялся.
— Но как один человек сможет проникнуть внутрь лагеря?
По крайней мере, он не сказал «женщина», он назвал ее «человек».
— Я смогу проникнуть внутрь, потому что я — это я. Я нужна этим подонкам почти так же, как Дэвид. И если Дэвид у них, и он не соглашается сотрудничать с ними, — а он не будет сотрудничать с ними, разве что его накачают наркотиками,
Рози Шеперд поднялась, затушила окурок сигареты каблуком и вышла из комнаты. Когда она проходила мимо девушки-израильтянки, та улыбнулась ей и в знак одобрения показала большой палец.
Глава двадцатая
Иногда Лютер Стил жалел, что бросил курить. К черту заботу о здоровье, сигареты помогали коротать время при проведении слежки, делали скучное сидение в машине не таким нудным, более терпимым. Просто потому, что это было хоть какое-то занятие, помимо того, чтобы прихлебывать остывший кофе, вкус которого был гораздо хуже, чем когда он был горячий.
Машина Хэмфри Ходжеса стояла неподвижно на подъездной дорожке к дому. Стил четко видел последние несколько цифр ее номера. Он отлично помнил их, на эти цифры заканчивался номер телефона его будущей жены в то время, когда они только встречались и только собирались пожениться. Теперь, когда он видел эти цифры, они лишь напоминали ему о Дине, заставляли его еще острее чувствовать одиночество, гораздо острее, чем до этого; одиночество еще более усиливалось при воспоминаниях о тех моментах радости, покоя и счастья, которые были у них до нападения боевиков ФОСА на тайное убежище.
— Я скучаю по тебе.
— Что?
Он посмотрел на Билла Раннингдира.
— Я думал о своем, Билл. Я разговаривал не с тобой, извини. Это задание начинает действовать мне на нервы, я так думаю.
— Ладно, ничего страшного, — сказал Раннингдир, затем, после долгой паузы, добавил: — Как ты думаешь, этот чертов Ходжес собирается когда-нибудь сдвинуться с места, или он будет торчать здесь, пока мы все не подохнем от старости, или у нас лопнет терпение, или пока наши машины не проржавеют насквозь и не обратятся в прах?
— Нам остается только сидеть и ждать, — посоветовал товарищу по несчастью Стил, с трудом выдавив из себя улыбку; улыбаться ему совсем не хотелось. — Нам извест но, что он находится в доме, и, если он наш человек, то рано или поздно вылезет наружу, ему необходимо будет войти с кем-нибудь в контакт.
— Было бы здорово, если бы мы могли потрясти его за шиворот, он моментально разговорился бы.
— На это нам понадобилось бы постановление суда, а при нашем менее чем законном положении нам еще повезет, если нас не запихнут в тюрьму за все наши художества.