Месть
Шрифт:
По иронии судьбы, суша тоже выводила Хардена из себя. Последние три месяца, не считая одной недели, он провел в открытом море, и присутствие близкого берега стало помехой для плавания.
После полудня ветер затих и паруса лениво повисли. Каменистый берег по левому борту едва виднелся в дымке. По правому борту в нескольких милях от яхты двигался призрачный черно-серый силуэт танкера, направляющийся в Ормузский пролив — вход в Персидский залив. Становилось жарко, как в топке. Харден одновременно видел сразу несколько кораблей, идущих шеренгой.
Вдруг он услышал громкие протяжные крики и, оглядев
Дальше по побережью находился маленький порт Сур, но Харден не хотел рисковать. Вряд ли в этих водах плавает много частных яхт, и «Лебедь» наверняка сразу же заметят. Портовые власти потребуют от него визу и взятку и, вероятно, сообщат номер его паспорта в ближайшее американское консульство. Харден, озабоченный и разрываемый сомнениями, ждал, когда подует ветер.
Наконец паруса начали хлопать. Но бриз дул с северо-запада — точно в нос яхте. Харден поднял генуэзский парус и направился на север. Дойдя до судоходной линии, он развернул яхту и новым галсом вернулся к берегу, заглядывая в «Указания к мореплаванию» в поисках глубоких мест у берега. Ветер, северо-западный шамаль, постепенно усиливался.
Харден до вечера двигался против ветра, лавируя между берегом и фарватером. Когда он в очередной раз выполнял левый галс, на горизонте, пересекая его курс, появилась большая доу с красным корпусом. Арабское судно двигалось с северо-запада с попутным ветром, его высокий латинский парус поднимался как саблевидное облако. Матросы, десяток темнолицых людей с ястребиными носами, раскрыв рты, глазели на изящные очертания серебристо-белого «Лебедя», проплывающего мимо.
К вечеру ветер немного стих. Харден изредка видел между берегом и холмами небольшие плоские низменности. На них выделялись зеленые пятна ферм и садов, но затем они резко исчезали и земля снова становилась бесплодной. Перед сумерками мимо него прошла вторая доу. Как и он, арабские парусники держались ближе к берегу, избегая гигантских танкеров.
Он плыл всю ночь, то засыпая, то просыпаясь, чтобы взять новый галс, доверяя своим внутренним часам, будившим его до того, как он оказывался слишком близко к берегу или к оживленной судоходной линии. Три месяца назад он счел бы такое плавание безрассудством, но за прошедшее время он проплыл на «Лебеде» огромное расстояние и узнал о себе и о яхте многое из того, чего не знал раньше.
К утру ветер стих, и над водой поднялся густой туман. Поскольку Харден находился в безопасности между берегом и судоходной линией, а течения здесь не было, он завернулся в штормовой парус, чтобы защититься от холодного сырого тумана, и заснул в кокпите, зная, что паруса разбудят его, если поднимется ветер.
Он проснулся
Затем из тумана за кормой яхты вынырнул высокий нос арабской доу.
Харден подпрыгнул на палубе и закричал впередсмотрящему на доу. Араб завопил испуганным голосом и отчаянно замахал руками, повернувшись лицом к корме стремительно надвигающегося судна.
Харден ждал столкновения. Доу была так близко, что он мог разглядеть маленькую модель самолета, установленную на носу вместо носовой фигуры. Рев дизельного двигателя, запущенного на задний ход, сменился высоким воем. Хардена и впередсмотрящего на доу разделяло всего двадцать футов, когда высокий нос стал разворачиваться.
— Привет! — прохрипел Харден. За пять недель он не произнес ни слова. Откашлявшись, он крикнул снова: — Привет!
Арабский капитан наморщил лоб и повернулся к команде. Несколько минут продолжалась оживленная дискуссия, сопровождаемая жестами в сторону «Лебедя». Наконец, после того как какой-то седой старик указал на опущенную рею доу, капитан крикнул Хардену:
— Салам!
— Салам! — ответил Харден.
Капитан развел руки, показывая размеры своего корабля. Доу была длиной более семидесяти футов, а ее водоизмещение, должно быть, составляло сотню тонн. Затем он усмехнулся и вытянул два пальца, показывая, что случилось бы с «Лебедем» при столкновении.
Харден улыбнулся в ответ. Понимая, что запас универсальных жестов у них с капитаном быстро кончится, он указал на тонкую трубу над рубкой доу, из которой вырывался черно-синий дизельный выхлоп.
— Дизель?
— Дизель! — гордо повторил капитан. — Таали!
Дизель — по-арабски «таали»? Харден улыбнулся и восхищенно кивнул, пытаясь придумать слово, обозначающее топливо.
— Таали! — повторил капитан, приглашая Хардена подняться на борт.
Значит, «таали» — «иди сюда». Харден колебался.
Матросы кинули Хардену веревочный канат и подтащили яхту поближе, пока она не стала тереться бортом о красный корпус доу. Харден взобрался на крышу рубки, схватился за вытянутые руки матросов и поднялся на палубу судна. Его руки, загоревшие за многомесячное плавание, были почти такими же темными, как у арабов. Они долго разглядывали друг друга.
В команде доу были люди всех возрастов. Некоторые с усами — выглядели они довольно свирепо, — другие гладко выбриты, а щеки капитана покрывала щетина. Разглядев их, Харден расслабился. За экзотическими одеждами он разглядел людей труда, моряков.
Капитан закончил рассматривать Хардена и провозгласил с широкой улыбкой:
— Англичанин!
— Американец.
Казалось, капитан разочарован.
— Американец?
— Вы говорите по-английски?
— Да. Немного. Раньше больше. Привет, фунт, торговля. — Он нашел новое слово в своем словаре, и его лицо оживилось. — Дизель.
Он провел Хардена мимо ящиков с грузом в рубку, расположенную на корме. Это было маленькое прямоугольное сооружение из окрашенных досок со стеклянными окнами. Одноглазый рулевой неподвижно сидел у штурвала, куря кальян. Рубку наполняли клубы табачного дыма.