Шрифт:
Месть
Подходя к остановке, Геннадий Горохов знал, что народу будет тьма. Это обстоятельство не сильно печалило, у него была своя тактика, как в обход толпы пробраться к дверям и войти в числе первых. Он останавливался чуть поодаль, не доходя до остановки шагов десяти. Оттуда и вёл наблюдение. Когда автобус подходил, бежал, как помешанный, рядом с задними дверями, кричал не своим голосом и пихал локтём
Но на этот раз не суждено ему было уехать на автобусе. Поздно заметил, не успел принять образ зверя, и оттеснили. Он и знал, что не пробиться, не залезть, но продолжал работать локтями, кричать: «Пропустите мамашу с ребёнком». В результате в автобус не сел, сцепился с громилой и чуть не получил по зубам.
После того, как автобус ушёл, Геннадий отошёл в сторонку. Во-первых, надо было занимать новый старт, чтобы на этот раз не промахнуться, выйти прямо к задним дверям. А во-вторых, хоть у громилы, сразу после отхода автобуса, пылу и поубавилось, но его подстрекал к драке беззубый старичок. Дедок на случившуюся потасовку отреагировал с опозданием и стоя теперь рядом с соперником Горохова, облизывая губы, приговаривал:
– Что вы, ребятки, ругаетесь? У вас что, кулаков нет?
«Только драки не хватало», - подумал Геннадий.
И тут, в самый притык к бордюру, на котором, подражая канатоходцу, он балансировал, подкатил белый «жигулёнок». Из открывшегося пассажирского окошка выглянула женщина. Сняв с глаз солнцезащитные очки, она спросила:
– Не узнаёте? Меня Яной зовут. Вспомнили?
– Да, - неуверенно произнёс Горохов.
Солгал. Не помнил он никого с таким именем. Тут к остановке стал подходить автобус, сигналя стоявшему на пути «жигулёнку». Горохов занервничал. Янна поняла суть его переживаний и предложила:
– Садитесь, Геннадий, я подвезу.
Горохов ушам не поверил, успокаивало лишь то, что незнакомка знала его имя.
– Давайте, давайте. Мне по пути.
– Приглашала она, подталкивая к действиям.
И, под сигналы нетерпеливого водителя автобуса, под гул негодующей толпы, он схватился за ручку дверцы.
Вскоре и гул, и толпа, и то беспокойство, которое было - всё осталось позади. В Горохове проснулся внутренний голос, который годами молчал. Этот голос сказал: «Ехал бы, на автобусе. Зачем тебе всё это?»
Он даже спорить с ним не стал. «Какая разница, на автобусе приеду домой или на машине? Хотя жена может караулить на остановке. Если заметит, устроит скандал. В последнее время совсем спятила, цепляется за каждую мелочь, а тут такой подарок. Надо будет попросить, что бы высадила, не доезжая до остановки».
– Так успокаивал себя Горохов. А Яна говорила:
– Вижу, Геннадий, Вы меня совершенно не помните. А ведь было время, я в вас по уши была влюблена.
– Да?
– Удивился Горохов.
– Да.
– Подтвердила Яна, глядя на него тепло и ласково, от чего Геннадий вдруг взял, да и зажмурился.
Далее всё происходило так, как бывает только
До остановки действительно не доехали, хотя он её об этом и не просил. Остановились у ресторана. Был столик, официант, выпивка и закуска. Яна не заметно, под столиком, совала Горохову деньги, чтобы тот, как это и подобает кавалеру, мог расплатиться.
Затем поехали к ней за зонтиком, который у Яны оставила его сестра. «Она и сестру мою знает»,- думал Геннадий, не переставая удивляться.
Не стал удивляться лишь тому, что когда приехали и вошли в квартиру, Яна о зонтике уже не вспоминала.
Снова выпивали, закусывали. Яна смеялась, говорила о каких-то пустяках и не двусмысленно дала понять, что он может остаться. Горохов забыл и про жену, и про то, что мастер грозил уволить, если тот ещё хоть раз опоздает. Сидел и как заворожённый смотрел на красавицу, взявшуюся неведомо откуда и озарившую тёмную жизнь его.
Захотелось пожаловаться. Он стал рассказывать о том, что руководство завода отменило два перекура по десять минут, во время которых можно было хоть в туалет сходить и заставляет всех гнать план, не разгибаясь.
– Как же так? – Удивлялась Яна.
– И в мужскую комнату совсем нельзя отойти?
– Можно. – Охотно пояснял Геннадий.
– Но заметят, спросят, где был. В туалете? А может, не в туалете? Может, просто шатаешься, не хочешь работать? Смотри. С «Серпа и Молота» люди пришли. Им, платим меньше чем вам, но они не ропщут. На «Серпе и Молоте» им платили совсем крохи, да и выплату задерживали на три месяца. Ты ходи, скажут, Горохов в туалет. Ходи, но помни, что они тебе в спину дышат. И план спускают большой, с утра до вечера работаешь, как проклятый.
Яна посочувствовала и рассказала о себе. Говорила до четырёх утра, а затем постелила ему отдельную постель. Горохов нервничал, дрожал и, несмотря на не свежее бельё и на большое количество выпитого, вспомнив былую удаль, стал умолять Яну о близости. Яна улыбалась, гладила его по темечку, начинавшему лысеть, утирала ему пьяные слёзы, но на уступки не пошла.
Разбитый, не выспавшийся, не удовлетворённый, брёл Геннадий, с утра пораньше, к себе домой. О том, что бы идти на завод, не могло быть и речи. Пусть уволят - ему было всё равно. С женой не хотелось ругаться. Хотелось лечь в постель и уснуть.
Повезло. Скандала не было по той причине, что не было жены. На столе лежала записка, начинавшаяся словами: «Долго я терпела». Он читать её не стал, сел с наслажденьем на диван, готовый завалиться, отшвырнул в сторону цветастый дамский зонтик, данный ему Яной и якобы принадлежащий его сестре и вдруг, как ужаленный, вскрикнул:
– Янка! Да, неужели же это она? Точно! День рождения сестры!
Горохов всё вспомнил.
Десять лет назад, он, тогда ещё студент Университета, факультета журналистики, отмечал тридцатилетие сестры.