Мести не будет

Русанов Владислав Адольфович

— Урун-сахыл!* — выкрикнул, как выплюнул, он самое позорное ругательство по ту сторону Стрыпы.

* Белый лис!

Уже позже Ендрек узнал, дотошно расспрашивая Лексу, что белый цвет считается в степи цветом смерти. Потому-то и не любят кочевники белых коней. Приносят их в жертву Саарын-Тойону — или Отцу Небесному, как называют они своего гнусного языческого божка. Но чтобы воин сел на такого? Уж лучше самому вниз головой со скалы, сразу, не мучаясь. И соплеменников-аскеров не подведешь неизбежным проклятием. А белый лис, по верованию степняков, был подсылом Муус-Кудулу — подземного владыки, который спит и видит, как угоняет стада вольных кочевников, отбирает их женщин, увозит

их добро. А для этого Муус-Кудулу неустанно снаряжает армию самых гнусных порождений ночи. Каких именно, Лекса не знал — среди гаутов не полагалось говорить о них вслух. И если бы не огромная сабля Саарын-Тойона, которую он точит каждую осень, враги рода людского давно бы уже покинули подземные укрытия-пещеры и рванулись бы в завоевательный поход. Гауты верили, что лучшие аскеры поднимаются после смерти на небо к Саарын-Тойону и попадают — немного-немало — в его личную охрану. В гвардию, как сказали бы в Выгове. А белый лис только тем и занимается, что вредит роду человеческому. То коням аскеров травку нехорошую подсунет, от которой запросто заворот кишок схлопотать можно. То сабли перед боем затупит, да не просто затупит, а так иссечет, что и направить с первого раза не получится. Приходится отдавать клинки кузнецам на проковку. То из-за него вяленое мясо червями пойдет. Жирными, противными, опять-таки белыми. То арака выйдет резкой и шипучей, но совсем не хмельной. То весь запас муки — редкой, а потому очень дорогой — прогорклой прелью зацветет. Враг одним словом. Ни прибавить, ни убавить. Потому-то и охотятся герои-аскеры из легенд и преданий, из песен шастрычи за белым лисом, где только могут. Бьют-убивают — саблями секут, в воде топят, в кострах жгут, но он, наверное, и впрямь очень живучий (не зря же Муус-Кудулу живьем себя запродал!) и появляется вновь и вновь.

Так что, обзывая пана Войцека урун-сахылом, хотел аранк нанести смертельное оскорбление, вызвать шляхтича на отчаянный, непродуманный удар и подловить на промахе. Где ж ему было знать, что малолужичане языка кочевников не понимают?

Меченый дернул усом, услышав незнакомое слово, и только.

Не забывая о защите, обозначил удар в левое колено аранка и, когда тот закрылся клинком, с такой силой ударил снизу вверх тупой «спинкой» сабли, что оружие вылетело из разжавшихся пальцев степняка и задрожало, воткнувшись в стену шинка.

Аранк ошалело уставился на свою опустевшую ладонь. Видно, такого пинка от судьбы он не получал еще ни разу. Хотел побежать и вернуть оружие, но замер, почувствовав прикосновение холодного клинка пана Войцека к своему горлу.

— Ай да молодец! — воскликнул пан Бутля, звучно ударяя в ладоши. — Кончай с ним, пан Войцек, и бежим отсюда.

Кочевник словно понял, о чем идет речь. Или просто-напросто догадался? Безвольно опустил руки, склонил голову. Ендрек думал: еще и на колени станет, — но нет. Аранк поступил иначе: согласно неписаных канонов чести, принятых в степи. Задрал подбородок, подставляя врагу-победителю кадык. Режь, мол, быстрее, не томи.

Но Меченый медлил.

— Ну что ж ты, пан Войцек! — Пан Бутля выдернул торчавшую из стены саблю кочевника. — Время-то поджимает...

Не спеша, будто бы нехотя пан Шпара опустил клинок.

— П-п-перетолмачь ему, Лекса. Пускай идет на все четыре стороны. Без оружия.

Великан подошел поближе. Почесал пятерней в затылке. Сказал:

— Мантан барда!* — Задумался. — Сэрии хаалардын**.

* Иди отсюда!

** Саблю оставь.

Аранк открыл глаза:

— Тохо?*

* Почему?

Лекса пожал плечами — жест одинаковый у всех народов и потому всем понятный.

— Барда, барда!*

* Иди, иди!

Степняк покачал

головой. Движение тоже толкуемое довольно однозначно.

— Суох*.

*Нет.

— Канык «суох»?* — возмутился Лекса. — Барда тургэнник! Акаары! Эйи олох бэлэхтээ**.

* Какое «нет»?

** Иди быстро! Дурень! Тебе жизнь дарят.

Аранк снова покачал головой. Потом приложил обе руки к сердцу, с достоинством поклонился пану Войцеку.

— Эбэ олох — эйиэнэ. Мин — Бичкен-аскер кэргэнтэн Сайхыр-да. Аны мин сулууспа эйи, хайдах быраат.

С трагической серьезностью на лице он поклонился еще раз.

Меченый непонимающе оглянулся на Лексу.

— Т-т-толмачь!

— Дык... того-этого... такое морозит, я прямо не знаю...

— Ты говори, я с-с-са-ам разберусь как-нибудь.

— Ну, хорошо... того-этого... слушай. Он говорит, что отныне его жизнь — принадлежит... того-этого... тебе. Зовут его Бичкен-аскер из клана Сайгака. И будет он теперь... того-этого... служить тебе, пан Войцек, как младший брат...

— Н-ничего себе! — развел руками пан Войцек.

— Елки-палки! — воскликнул Юржик. — Братишка нашелся. Младшенький!

Аранк стоял неподвижно, как статуя. Смотрел прямо перед собой, не мигая.

— Т-толмачь, Лекса. Не нужна мне его с-с-служба. Пусть идет на все четыре стороны. Чем быстрее, т-тем лучше.

Здоровяк перевел, уверенно подбирая слова.

Кочевник выслушал, но остался стоять на месте.

— Он что, так и будет торчать посреди двора? — Пан Бутля, примеряясь, взмахнул несколько раз саблей Бичкена.

— Д-да ну его... — махнул рукой Меченый. — Пускай стоит, ежели хочет. Ендрек!

— А? — отозвался студиозус.

— Не «акай». К-к-когда ж я из тебя вытравлю закваску мещанскую?

— Так, пан Войцек, я военным быть не намерен.

— И в ре-е-естровые чародеи не пойдешь?

— Ну, может быть... — замялся медикус.

— Тогда п-привыкай заранее. Бери саблю вон у того, — пан Войцек кивнул на мертвого, раздавленного конем, аранка. — Б-бери, и пошли быстрее.

Они заседлали коней. Быстро и сноровисто. Даже студиозус — сказывалась привычка за время многодневного похода. Тяжело пришлось только Лексе с раненой рукой. Пан Юржик, бурча под нос, что, мол, не хватало ему, шляхтичу в четырнадцатом колене, кметям коней подседлывать. Пономаря усадили на вьючную лошадку. Ту, что не хромала.

Вскоре пятеро всадников пронеслись по двору мимо продолжавшего стоять дерево деревом Бичкен-аскера. Пригнувшись к шеям коней, промчались к северным воротам.

Вот и ворота!

Открытые!

Кинувшегося наперерез кочевника — по удачному стечению обстоятельств он оказался один, должно быть, увлекся грабежом и отстал от соплеменников — пан Бутля походя тюкнул клинком в висок.

Сжимая изо всех сил повод скакуна да еще успевая цепляться за гриву, Ендрек мало смотрел по сторонам, но изуродованный, весь измаранный жидкой грязью труп Гудимира разглядеть успел.

Они скакали почти до рассвета.

Меченый выбрал юго-восточное направление. На Хоров. Посчитал, что пан Переступа — а он, несомненно, разберется, что к чему, обнаружит их побег из буцегарни, да и из города тоже — поведет погоню на северо-восток, по Тесовскому тракту. Ведь это кратчайший путь в Малые Прилужаны.

С первыми лучами солнца укрылись в реденьком перелеске. Стреножили коней и завалились спать, с трудом отыскав более-менее сухую листву под раскидистой липой. Не все, понятное дело. Позаботились об охране. Первым сторожил пан Войцек. Ближе к обеду он растолкал пана Бутлю и указал ему на едва заметное пятнышко на краю соседнего перелеска, на той стороне пологого яра.