Мести не будет
Шрифт:
— Что? — Юстын вздрогнул, а паны наместник и хорунжий прыснули в усы.
— Л-лекса у нас ма-а-астер на пословицы, — пояснил Меченый.
— Да? Ну, ладно. Так чем же его наградить?
— А добавь, твое величество, еще... того-этого... штоф горелочки к тому, что пану Юржику жалуешь, — переступил с ноги на ногу великан. — Я... того-этого... выпью с дорогой душой.
— Хорошо, — кивнул Юстын. — Дальше!
— Д-дальше у нас медикус о-о-остался. Ендрек, студиозус Руттердахской а-а-академии.
—
— Я т-тоже так думаю, — согласился пан Войцек и, как оказалось, здорово ошибся.
— О награде, — нахмурился король, — я полагаю, друзья мои, вы все понимаете, даже речи идти не может.
Повисла тягучая тишина, в которой все присутствующие хорошо расслышали громкий шепот Лексы:
— Это еще чего... того-этого?
— Студиозус, именуемый Ендреком, нарушил Контрамацию. А Контрамация — один из главных законов Прилужанского королевства.
— Как «нарушил»? — опешил Ендрек. — А! Ну, то есть, да, конечно, нарушил...
— Видите, друзья мои, он даже не отрицает. Лечение посредством волшебства есть незаконное использование волшебства. А следовательно...
— Э! Прошу прощения, ваше величество! — К палатке быстрым шагом приближался Каспер Штюц. Лейб-лекарь подпрыгивал на ходу, как диковинная птица — не то кулик, не то журавль. — Нельзя же так, ваше величество!
— Почему нельзя? — приподнял бровь король. — Неукоснительно соблюдение законности есть одно из главных обещаний, которое я давал народу Прилужанского королевства, всходя на престол.
— Но ведь он же вас вылечил! — возмутился пан Каспер. — Вас, не кого-то постороннего.
— А это не имеет значения! Ради чего ни нарушался бы закон, преступление остается преступлением. — Пан Юстын обвел глазами столпившихся к этому времени военных, нескольких монахов, включая отца игумена, израненных бойцов из отряда пана Цециля. — Разве равенство перед законом всех и каждого не есть первый признак честности державы?
У Ендрека защекотало в носу. Казалось, еще чуть-чуть, и расплачется от обиды, как мальчишка. До каких же пор будет судьба тыкать его носом в, мягко говоря, навоз? Честность, законность... Небось, когда с жизнью прощался, то готов был какую угодно помощь принять и от кого угодно, а теперь... И вдруг обида сменилась злостью. Ах ты так? Ну, не жалуйся потом! Будь что будет!
— Прошу прощения, твое величество, — преодолевая предательскую дрожь в голосе проговорил студиозус. — Я согласен, что каждые должен нести ответственность за свои поступки, а в особенности за нарушение Контрамации. Но в таком случае пан Юстын Далонь тоже должен быть взят под стражу...
— Ты что морозишь, мальчишка?! — возмутился гусарский полковник. Даже с места привстал, схватившись за рукоять сабли.
— П-правду он говорит. — Пан Войцек сунул большие пальцы за пояс, слегка сгорбился. —
— Что вы такое говорите, панове? — пробасил тщедушный отец Можислав.
— Если надо, я перед лицом Господа засвидетельствую нарушение закона нашим королем, — вмешался пан Юржик. — Ну, тогда еще не королем, ясен пень. И даже не претендентом на корону.
— И я присягну, дрын мне в коленку! — Хватан шагнул ближе, подпирая Ендрека плечом.
«Порубежники своих не бросают», — вспомнил студиозус.
Гусары заволновались. Послышались язвительные слова:
— Быдло малолужичанское!
— Клеветники!
— Гнать поганой метлой...
Пан Малах поднялся во весь немалый рост:
— Тихо, панове! Твое величество, пан Юстын, что я слышу?
Король молчал. Сцепил пальцы на коленях, опустил голову.
— Пан Юстын...
— Твое величество...
— Да, я присутствовал, когда чародей Мржек с попустительства князя Зьмитрока Грозинецкого нарушал Контрамацию, — проговорил король. — Но чародейства я не творил! И корысти с беззакония не имел!
— Спаси нас, Господи, и помилуй! — сотворил знамение игумен.
— Я не вправе судить королевские поступки... — закивал головой Каспер Штюц. — Так, не вправе. Но неужели этого юношу не оправдывает такое же отсутствие корыстного умысла? Так, он творил чародейство, но не надеясь на выгоду...
— Колдовать разрешено лишь реестровым чародеям! — воскликнул король.
— Т-тогда позволь мне предложить Ендреку м-м-место реестрового чародея в Бо-о-огорадовской сотне, — твердо, насколько позволяло заикание, сказал пан Войцек. — Я — сотник, имею право набирать себе людей.
Юстын скосил глаза направо, налево. Потер кончик носа. Проговорил, словно через силу:
— Хорошо. В реестровые так в реестровые...
— Учиться парню надо бы... — попытался вмешаться Штюц.
— Молчать! — взорвался король. Покраснел лицом, выпучил глаза. — Лекарей никто не спрашивает! Сейчас в двое суток в свой Руттердах умотаешь! — Чуть потише добавил: — Сказал, в реестровые! Все. И чтоб глаза мои не видели их больше. В Богорадовку, в Нападовку... Вперед! Дела ждут, служба промедления не терпит. Все.
Ендрек почувствовал, как сильные пальца Меченого волокут его за рукав шубы. Вокруг мелькали кирасы, шишаки, желтые крылья, а в голове билась одна мысль: «На лжи нового счастья не построишь...» Потом в его руках оказались поводья, под ладонью — грива...
Трясясь в седле направляющегося на север коня, студиозус пришел в себя. Огляделся, поднял лицо к небу, ожидая способную остудить разгоряченные щеки снежинку. Не дождался — позавчерашний снегопад не думал возвращаться. Светило солнце, в густой сини плыли далекие перистые облака.