Место, которое зовется домом
Шрифт:
– А как Айвор? – шепотом спросила Анита. – Он тебе пишет?
– В последнее время нет, – ответила Клара таким тоном, словно месяц назад была буквально завалена его письмами.
– А ведь должен был бы писать!
Какой смысл в этом «должен был бы»? Клара и так это знала, да что толку?
– Он приходил проститься, – быстро прибавила она. И снова вспомнила, с каким отчаянием он тогда смотрел на нее; он ведь не хотел с ней прощаться, она была в этом уверена. – Казалось, будто он…
И всегда получалось, что она старается его выгородить, защитить, даже когда ей самой – вот как сейчас, например, – этого совсем не хочется. Поведение Айвора раздражало и возмущало ее не меньше, чем Аниту. А может, и больше. Иногда она понимала, что ей трудно даже думать о чем-то еще, кроме Айвора. Айвора Дилани. Ее соседа. Того самого, в которого она была влюблена, хотя довольно много времени не могла решить, так ли это…
– Ну, как раз объяснений тебе от него ожидать и не следовало.
– Да знаю я…
Старенький библиотекарь мистер Доусетт наконец-то занял свой дирижерский пульт в передней части зала и выразительно откашлялся, как бы призывая присутствующих прекратить разговоры, но никто и не думал их прекращать, и в итоге Анита так яростно зашипела, что все тут же умолкли. До войны, еще в Польше, Анита была учительницей, и, должно быть, даже молоко могло скиснуть от одного лишь ее неодобрительного взгляда.
– Сегодняшняя тема моего сообщения – «Джейн Тейлор и ее общественное сознание», – объявил мистер Доусетт.
Аудитория вновь загудела – мало кого из присутствующих интересовало общественное сознание Джейн Тейлор, они собрались здесь совсем не ради этого, – и тогда Анита встала и, повернувшись лицом к залу, чуть ли не каждого одарила бешеным взглядом своих блестящих глаз.
Для начала мистер Доусетт прочел стихотворение Джейн Тейлор, которого Клара не знала; оно называлось «Бедность». Клара даже глаза прикрыла, слушая его – и чтобы полностью в нем раствориться, и чтобы отключить Аниту, которая по какой-то причине теперь уже на нее уставилась своими глазищами. Клара подумала, что сама разберется с нежеланием Айвора писать, когда останется одна. Все равно ведь бесполезно даже пытаться объяснить что-то Аните, если она и себе-то ничего до сих пор объяснить не сумела.
Затем мистер Доусет стал рассказывать, какая жизнь выпала на долю сестер Тейлор. Их семья была весьма небогатой, так что дочерей, в том числе и Джейн с Энн, с юности учили гравировальному ремеслу, чтобы они смогли сами заработать себе на хлеб. Однако обе эти женщины всегда сочувствовали тем, кто был беднее их, и заботились о них.
Кто-то спросил у библиотекаря, не кажется ли ему, что Джейн Тейлор, окажись она сегодня здесь, могла бы стать одной из «этих настырных социалисток», и присутствующие тут же принялись перешептываться, причем Клара отнюдь не была уверена, согласна аудитория с этим мнением или нет.
Мистер Доусет сказал, что вопрос, конечно, интересный, однако ответить на него затруднительно, ибо кто осмелится переносить писателей и мыслителей из одной эпохи в другую? Анита тут же подняла руку, выразила свое полное согласие с библиотекарем и заметила, что ценности вчерашнего дня редко способны должным
Миссис Гаррард, большая любительница кино, спросила, кто мог бы сыграть Джейн Тейлор, если бы о ней сняли фильм, и все засмеялись; среди невероятных предложений были знаменитые актрисы Вероника Лейк и Ингрид Бергман.
Хотя дискуссия Кларе очень понравилась, она все же надеялась, что больше вопросов не возникнет, ибо ее внимание давно уже привлек маячивший в отдалении шаткий чайный столик на колесиках – так русалка в открытом море привлекает внимание моряков, – а ей было хорошо известно, что к чаю непременно подадут замечательное рассыпчатое печенье, которое испекла миссис Доусет, великолепная кулинарка. Это печенье прямо-таки таяло во рту, и Клара была далеко не единственной поклонницей таланта миссис Доусет. Печенье всегда исчезало моментально, а Кларе очень хотелось сунуть в карман хотя бы одну штучку – для Ивлин. Уж больно эта девочка любила вкусно поесть.
И тут Клара заметила, что руку поднял мистер Брауни. Она даже тихонько вздохнула, подумав: как это для него типично – непременно хочет, чтобы его присутствие заметили все. Они с Айвором не раз высмеивали этого мистера Брауни. Айвор вообще недолюбливал таких, как Брауни, именуя их сливками общества.
– А это правда, что Джейн Тейлор жила в Лавенхэме? – спросил мистер Брауни.
– О да…
– И именно в Грейндже? – продолжал допытываться солиситор.
Клара даже обернулась и посмотрела на него, словно так ей могло стать понятнее, к чему он клонит. Грейндж? Ее Шиллинг-Грейндж?
– Совершенно верно – учитывая, правда, что куда дольше она прожила в Колчестере.
Клара тоже неуверенно подняла руку и, слегка запинаясь, спросила:
– Вы Шиллинг-Грейндж имеете в виду?
– Именно его! – И мистер Доусет радостно ей улыбнулся, демонстрируя свои уродливые кривые зубы, на которые Клара очень старалась не обращать внимания. – Я думал, вы знаете, мисс Ньютон.
Вообще-то было приятно представлять себе, что Джейн Тейлор бегала по тем же лестницам, что и она, Клара, входила в те же двери, смотрела из тех же окон. А теперь она ходит, ест и спит там же, где когда-то ела и спала ее любимая поэтесса. Значит, Джейн бывала у них в саду, на кухне, в спальне? От этого у Клары почему-то стало теплее на сердце. А что скажут дети, когда она им об этом сообщит? Рита и Алекс наверняка будут в восторге: они оба обладают чувством истории. А остальные? Клара незаметно улыбнулась. Ну, остальные-то в восторг вряд ли придут.
– Это просто чудесно! – сказала она, и мистер Доусет тут же откликнулся:
– Да, вы совершенно правы!
А мистер Брауни нахмурился и решительно продолжил свой опрос:
– Уж не там ли она написала и свою самую известную песню? Ну, эту детскую колыбельную?..
– В этом мы не уверены, – пролепетал мистер Доусет, разом притихнув и словно испугавшись агрессивного напора Брауни. – Может быть, здесь, а может, и в Колчестере…
– Но можно предположить, что это было именно здесь?