Место, куда я вернусь
Шрифт:
— Моргает, — сказал дядюшка Тад.
Я увидел, что он имел в виду. Отверстие под задранным хвостом кобылы, вокруг которого и разворачивались все события, в самом деле пульсировало, словно моргая, и каждый раз становился виден кусочек розовой плоти.
— Хорошо, дядюшка Тад, — сказала миссис Джонс-Толбот и снова вышла на солнце, а за ней последовали все остальные, включая кобылу (ее вел юноша), жеребенка (под опекой девушки) и собак с кошками, число которых заметно возросло.
Дядюшка Тад подошел к стойлу, где ждал черный жеребец, пристегнул повод и вывел его на открытое место. Шагах
— Привет, Натти, — обратилась миссис Джонс-Толбот к высокомерному животному и, обернувшись ко мне, пояснила: — Это Натти Бампо [24] , постоянный спутник Черного Властелина, его придворный философ и друг.
Натти тем временем величественно проследовал мимо собак и кошек и остановился поодаль, с критическим видом наблюдая за происходящим.
24
Натаниэль Бампо — главный герой романа Фенимора Купера «Следопыт».
— Какой красавец, — сказала мне миссис Джонс-Толбот, кивнув в сторону черного жеребца. — У него идеальные стати, лучших я в жизни не видела, и он передает их потомству. У них у всех его голова, и особенно его грудь, и крепкие ноги. А посмотрите на этот короткий круп!
— Вы как будто все знаете о лошадях, — сказал я.
— Всего не знает никто, — ответила она. — Но в лошадях я разбираюсь лучше, чем в Данте.
— Вы совсем неплохо разбираетесь в Данте, — сказал я.
— Но не так, как в лошадях. Еще бы мне в них не разбираться — я занимаюсь ими с трех лет. Мой отец знал о лошадях все, что только можно знать, и всегда брал меня с собой.
Дядюшка Тад делал что-то с членом жеребца.
— Он снимает кольцо, — пояснила миссис Джонс-Талбот, перехватив мой взгляд. — Чтобы не терять спермы — не пролить семени на землю, как говорится в Библии. Ей цены нет.
Я усмехнулся.
— Нет, правда, в самом прямом смысле, — сказала она. — Этим он окупает свое содержание.
Кольцо было снято. Дядюшка Тад подвел жеребца к кобыле сзади. Девушка держала жеребенка метрах в трех впереди нее, чтобы ей было его видно. Наступила мертвая тишина — молчали и люди, и собаки, и кошки, и козел. Жеребец обнюхал кобылу и фыркнул. Потом вытянул голову насколько мог вперед, вверх и чуть вбок, под углом градусов в тридцать пять, так что голова и шея образовали прямую линию, направленную в небо. Инструмент под брюхом у него становился все длиннее.
Жеребец снова фыркнул и снова вытянул голову с прижатыми ушами вперед и вверх, к небу. Вдруг он с храпением, шедшим, казалось, из самой глубины груди, поднялся на дыбы, размахивая передними копытами, словно пытаясь вскарабкаться в голубую пустоту. Его огромный, напряженный черный член был похож на бейсбольную биту рукояткой вперед. Дядюшка Тад слегка направил его, и жеребец, сделав быстрый выпад, упал на спину кобылы, так что его передние ноги оказались по обе стороны ее, чуть ниже холки, и словно загребали воздух короткими, резкими движениями.
Через некоторое время Дядюшка Тад сказал:
— Готово.
Он слегка
Холлингсворты направились к своей машине — это был, как и следовало ожидать, новый ярко-красный спортивный «кадиллак». Я стоял, глядя вдаль, на живописное скаковое поле, на луг, начинавшийся за ним, и далекие холмы, залитые ярким солнцем.
— Ну вот, — услышал я рядом с собой бодрый голос моей ученицы и обернулся. — А теперь еще один аппетитный кусочек Данте.
Стояла странная тишина, какая наступает на ферме после полудня, — та особая летняя тишина, которую может нарушить только далекий крик петуха.
Мы стали подниматься к дому. На лице миссис Джонс-Толбот было такое выражение, какое, наверное, всегда появлялось, когда она оказывалась одна.
— Что ж, — заметил я через некоторое время, — зрелище было действительно впечатляющее, как вы и говорили.
— Да, — ответила она машинально.
Я опустил глаза и посмотрел на ее изящные ноги в неновых голубых тапочках, шагавшие уверенно и четко, так что каждая ступня опускалась на мелкий гравий дорожки точно впереди другой. На одной голой загорелой лодыжке — с моей стороны — я заметил комок грязи.
— Один из герцогов Сфорца… — начал я и умолк, почувствовав, что это прозвучало педантично и глупо.
— А, ну да, Сфорца, — отозвалась она равнодушно-скучающим тоном. Потом, как будто вспомнив о вежливости, спросила: — И что этот герцог Сфорца?
— Да нет, ничего, — сказал я. — Просто мне вспомнилась одна вещь.
— Ну и какая? — услышал я через секунду.
— Один из них, не помню который — то ли сам старый негодяй Франческо, то ли Галеаццо, то ли Иль-Моро… В общем, один из них, чтобы развлечь своих придворных дам, когда они сидели на балконах дворца, приказывал пригнать в парадный двор по нескольку лошадей в течке и спускал на них жеребцов. На балконах пылали факелы. Гостям подавали вино. Конечно, играла музыка. — Я сделал паузу. — А может быть, это был вовсе не Сфорца. Кто-то еще из этих типов эпохи Возрождения.
Она засмеялась, но как-то отстраненно, и разговор оборвался.
Когда мы пришли в дом, она направилась к столику, где лежали две раскрытые книги, но на полпути остановилась и поглядела на них с чувством, похожим на отвращение. Я стоял в растерянности, а она подняла глаза и бросила на меня затуманенный, неуверенный, словно направленный внутрь себя взгляд, совсем необычный для нее, всегда смотревшей прямо и открыто.
Ее голова была повязана косынкой из какой-то разноцветной ткани, и теперь она сняла эту косынку, скорее даже сдернула ее, и резким, сердитым движением тряхнула головой с рассыпавшимися волосами. Косынку она швырнула на стул, но косынка упала, не долетев, и я шагнул вперед, чтобы ее поднять.