Место под солнцем
Шрифт:
— У нее уже есть свой стиль, она хоть и маленькая, а чувствует. И не надо на нее давить.
— Но очень уж строгий стиль, — сетовала мама, — хотя бы челочку ей подстриги, оживи немножко… — При таком типе лица челка совершенно ни к чему… Журчала уютная дамская болтовня, Катя расслаблялась, отдыхала. От тети Эллы веяло теплом и покоем. Катя всегда удивлялась, почему у нее нет мужа и почему ее Светка такая вредина и злюка. И совершенно невозможно было представить Эллу Анатольевну в ее сегодняшнем неприглядном виде. Казалось, мир должен перевернуться, чтобы тетя Элла стала пить.
Света
— Надо же, как неудобно получилось… Даже угостить вас нечем. Там в холодильнике должен быть сыр и пирожные остались, ты прости меня, Катенька, детка. И вы, Павел… прямо ужасно неудобно получилось. Я ведь пытаюсь с собой бороться. Все думаю, пора лечиться, ампулу вшивать. Но знаете, для того чтобы начать, надо признаться самой себе: ты алкоголичка. А это трудно. Главное, стимула нет. Вот родила бы мне Светка внука или внучку, пусть даже без мужа, я бы сразу подтянулась, а так… — она безнадежно махнула рукой, — ради кого стараться?
Крепкий кофе окончательно привел Эллу Анатольевну в чувство.
В районном отделении милиции она спокойно и толково рассказала, как ее дочь Светлана ушла из дома около десяти вечера в субботу, сказав, что вернется часа через два. И с тех пор ее никто не видел.
— А чем занималась ваша дочь? — спросил дежурный старший лейтенант, молодой, вежливый, но какой-то вялый.
У него было лицо человека, который видел всякое, устал смертельно и привык относиться к жизни с философским спокойствием.
— На вещевом рынке торгует обувью.
— Здесь, в Конькове?
— Нет, на «Динамо».
— Чего же так далеко?
— Ну, там у нее знакомые, завязки свои. Какая разница?
— Да, в общем, и правда никакой, — легко согласился дежурный, — только я вот что думаю, гражданочка, рано вы паникуете. Ваша дочь не маленькая, у нее может быть своя личная жизнь. Давайте-ка пока погодим с заявлением. Нет, меры-то мы, конечно, примем, искать будем, но по закону еще рано. С субботы совсем немного времени прошло. Сегодня только вторник у нас, считай, два дня. А вы уже паникуете. Была бы она малолетняя у вас, тогда другое дело.
— Ну вы хотя бы приметы запишите, высокая полная блондинка, тридцать два года, волосы короткие, глаза светло-карие, одета была в джинсы темно-синие, свитер белый, пушистый, сверху джинсовая жилетка, туфли замшевые, новые совсем, без каблука, — быстро, безнадежно, как бы самой себе. Говорила Элла Анатольевна.
Старший лейтенант делал вид, что внимательно слушает и даже кое-что записывает, но на самом деле рисовал самолетик.
С первых дней работы в милиции лейтенант Богданов усвоил главный принцип: сделай все возможное, чтобы не принимать заявление.
С этой полной пожилой теткой, явно пьющей, случай очевидный и, в общем, несложный. Надо сделать все, чтобы не принимать заявление. Ну зачем вешать на свое родное отделение еще одну «потеряшку»? Этого добра всегда хватает. Богданов и добился бы желанной цели, ушла бы тетка ни с чем, однако за ее спиной маячила парочка, которая с самого начала старшему лейтенанту не понравилась.
Молодая, красивая, дорого одетая дамочка, прямая, худющая, надменная (ишь ты, прямо королева английская!), и мужик, подтянутый, крепкий, гладкий. Вроде бы интеллигент, но не из хлюпиков, а новой формации. Умеет за себя постоять.
Пока Богданов задавал вопросы, эти двое молчали. Но как только он стал гнуть привычную линию, пытаясь отвязаться от тетки с ее дочкой-"потеряшкой", надменная дамочка шагнула к барьеру и произнесла мягко, но решительно:
— Извините, пожалуйста, я понимаю, по закону заявления о пропавших взрослых людях принимают через трое суток. Мы не настаиваем, чтобы вы сразу приняли заявление. Просто просим помочь, подсказать, как нам быть. Дело в том, что Светлана Петрова — не совсем здоровый человек. Ей могло стать нехорошо на улице, она могла попасть в больницу. Она ушла из дома без документов, мы беспокоимся, и нам надо выяснить… — А вы, собственно, кто будете? — строго перебил Богданов.
— Орлова Екатерина Филипповна, — представилась дамочка, — я знакомая Светланы. Я стала волноваться потому, что у нас в воскресенье была назначена встреча. Очень важная для нее встреча. Она не появилась и не позвонила.
— Подождите, — опять перебил Богданов, — что значит — не совсем здорова? В каком смысле?
— Она — онкологическая больная, перенесла операцию и тяжелое послеоперационное лечение. Ей правда могло стать нехорошо.
— Онкологическая — это рак, что ли? — смягчился Богданов.
Такие вещи он понимал. А главное, Орлова не требовала, не наезжала, не качала права. Просто просила помочь.
— Да. Это рак. У Светланы, извините за подробности, была удалена правая молочная железа.
— Чего? — не понял Богданов. — Какая железа?
— Грудь у нее отрезали правую, — спокойно объяснила Орлова, — по этой примете найти молодую женщину в больнице не так сложно… Вы хотя бы подскажите, куда нам обратиться, как вообще поступить в подобной ситуации.
«В больнице, — горько усмехнулся про себя Богданов, тут же вспомнив утренний труп на пустыре, — в морге уже ваша Светлана. Ох, сейчас мать вой поднимет. Ведь точно она. Высокая блондинка, джинсы, белый свитер пушистый, на вид чуть за тридцать…»